Зазвучали фанфары, и все обратили взоры в часть зала, где находились королевские троны. Там, на возвышении, устланном красным ковром с окаймлением в виде множества переплётшихся между собой драконов, стояли двое: высокий, сухой мужчина в бежевом костюме и красной королевской мантии и тринадцатилетний мальчик. Они были удивительно похожи: чётко очерченный овал лица, выделяющиеся скулы и бледно-зелёные глаза, глядящие серьёзно и вдумчиво.
Филипп держал спину прямо, заставлял руки не дрожать, но его взгляд бегал по лицам людей, собравшихся в этом зале и теперь взирающих на него, стоящего рядом с отцом. И Филипп никогда бы не подумал, что будет переживать на публике так сильно, как когда отец заговорил.
— Дамы и господа! — начал он на удивление сильным голосом. — Добро пожаловать на Пирос! От лица всей королевской семьи я, король Элиад Керрелл, имею честь приветствовать вас всех в нашем зале. Сегодня по давней традиции мой старший сын Филипп получит право владеть одной из трёх семейных реликвий. И я торжественно объявляю начало церемонии! Пускай явятся хранилища!
Король взмахнул рукой, и на глазах у всего зала из воздуха возникло три саркофага, чёрные, с золотой окантовкой и рисунком в виде раскрытой пасти дракона. Они ничем не отличались друг от друга: ни формой, ни размером. Понять, которая реликвия в каком, было невозможно.
— В одном из них, — объявил Элиад Керрелл, — находится Кристальное Око — алмаз, с помощью которого можно смотреть сквозь время. В другом — Бессмертная кольчуга, дарующая обладателю неуязвимость перед магическими атаками. И в последнем заключён Огненный меч — оружие, способное становиться чистым пламенем и разбивать магические преграды. Теперь нужно сделать выбор.
Он взглянул на сына. Филипп глубоко вдохнул. Перед глазами у него пронеслась картина, такая яркая и реальная, как он берёт в руки меч. Эдвард тоже представил это и было порадовался за брата, как вдруг засомневался. На мгновение он представил с мечом себя: как рукоять ложится в ладонь, как загорается тонкое лезвие и каким взрослым он выглядит с ним. От таких мыслей становилось стыдно, но Эдвард не мог ничего с собой поделать. Он хотел меч. Он так много бы отдал за него! Филиппа ждёт королевство, почему у Эдварда не может быть хотя бы заветной реликвии?
Эдвард снова посмотрел на брата. Сейчас всё решится, он наверняка получит то, что хочет. Но Филипп не спешил. Он обеспокоенно переводил взгляд с одного саркофага на другой, пытаясь вычислить, в каком находится нужный артефакт. Он должен был его взять!
Филипп протянул руку. Он почти чувствовал рукоять меча.
Пальцы коснулись крышки саркофага — и провалились в золотую драконью пасть. Филиппа охватила паника, и он застыл, глядя на руку, до локтя поглощённую вязкой чёрной субстанцией, которая должна была быть деревом. Саркофаг казался бездонным и пустым, но Филипп пошарил пальцами, и паника сменилась одной-единственной мыслью, что больно билась в голове: «Не тот!»
Но выбора не было. Он притянул к себе саркофаг — два других исчезли, — вынул из драконьей пасти дрожащую руку и, нахмурившись, открыл крышку.
Кольчуга.
Филипп готов был рвать и метать. Он ненавидел всё: судьбу, реликвию, себя, в конце концов. Он так хотел меч! Думал о нём, представлял горячую рукоять в ладони, как он поднимет его и жар от пламени приятно обожжёт кожу… И, наверно, в этом была его ошибка. Он слишком много мечтал и не ожидал такой несправедливости.
— Бесполезная дрянь! — выкрикнул Филипп, захлопывая дверь, и швырнул трофей на пол. Тонкие чешуйки кольчуги укоризненно звякнули.
Он с ногами забрался в кресло и сжался, обнимая колени. Зачем? Зачем ему эта бесполезная броня?! Ему до настоящих боёв, как Эдварду до Академии!
Филипп задыхался от обиды. Казалось, весь мир, все надежды рухнули, и теперь он ничего не хотел — только сидеть в тёмной спальне, упиваясь жалостью к себе и ругаясь на судьбу. Не хватало только разрыдаться, как какой-нибудь сопляк!
Филипп изо всех сил надавил на переносицу. У него не было времени успокаиваться: мать пошлёт за ним в тот же момент, когда заметит, что отлучившийся убрать реликвию сын не вернулся в течение десяти минут.
Но как же сложно было вернуть лицу спокойное — даже не довольное — выражение! Он был уверен, что счастье, которое он пытался выдавить в зале, когда только получил кольчугу, выглядело жалко. Ему аплодировали, а он стоял как громом поражённый.