На следующий день я расспросил Сидони о пострадавших. Ничего особенного я не выведал, кроме того, что Креве был "так себе", где только не работал, жил совсем один в списанном фургоне на выезде из города. Зато она очень уважительно отзывалась о Жербуа, порядочном человеке, отце семейства, и называла его жену "славной девочкой". Больше я ничего не добился.
Некоторое время спустя, проходя по улице, я заметил в скромной витрине развернутые страницы "Дофине либере". Оказалось, это местный филиал газеты. Я вошел и представился писателем из Парижа, приехавшим осветить события в Провансе. В сущности, даже не соврал. Меня интересовала катастрофа на Ружьери и, в частности, ее жертвы. Секретарь редакции вытащил для меня толстое досье. Там имелась фотография фургона, где жил Креве, но, по словам секретаря, фургон уже должны были куда-то увезти. В анкете Креве сообщалось, что, будучи внебрачным ребенком некоей мадемуазель Креве, скончавшейся, когда ему исполнилось всего двенадцать лет, он получил, с позволения сказать, воспитание в приюте города Авиньон, откуда неоднократно убегал и куда затем водворялся под конвоем; так продолжалось вплоть до того дня, когда подошел срок военной службы и его послали в Алжир. Потом занимался чем придется: собирал оливки и лаванду, стриг овец, чинил машины, был каменщиком, землекопом, а то и вовсе сидел без работы или в тюрьме за мелкие провинности. Я в общих чертах записал историю этого горемыки. Что же касается Жербуа, то, помимо адреса, я узнал, что его всюду преследовали несчастья - видимо, именно его имел в виду завсегдатай кафе. В самом деле, этот тихоня словно притягивал к себе производственные аварии. В 1955 году, на стройке многоэтажного дома, кран поднимал груз черепицы, который упал прямо на Жербуа и сломал ему плечо. В 1958-м, во время строительства дорожного туннеля в Перн-ле-Фонтен, он пострадал от взрыва в шахте. В 1963-м на него наехал грузовик, несшийся на страшной скорости по спуску от поселка Горд. Через год, когда в городе подстригали кроны платанов, у пилы оборвалась цепь - она соскочила и изуродовала ему лицо. В 1967 году, при ремонте 542-го шоссе, опрокинулся чан с раскаленным асфальтом и обжег ему ноги. В 1970-м ему в глаза попал медный купорос, которым опрыскивали виноградники. Когда Каполини нанимал Жербуа на фабрику, он наверняка не подозревал об этой цепи несчастий. Я вспомнил знаменитый вопрос, который суеверный Мазарини непременно задавал, когда ему рекомендовали какого-нибудь человека на ответственный пост: "Он счастлив?", что означало " Он удачлив?".
Я выждал недельку, а потом направился по адресу, который мне дали в газете. Адриенна Жербуа почти не удивилась моему визиту и провела меня в дом, где царил уютный беспорядок. После смерти Жиля она жила в атмосфере траура и соболезнований, пьянящей и одновременно тягостной. Увидев меня, она сразу же принялась усиленно расхваливать погибшего, главным образом его деятельность во время оккупации и Освобождения. По ее словам, Жиль был известным героем-партизаном в районе Сорг и организатором Освобождения и чистки в августе 1944-го. В течение нескольких недель он царил в Монтё и окрестностях как властелин-победитель. О, как предатели и коллаборационисты перед ним тряслись! Адриенна знала об этом понаслышке, потому что родилась только в 1940 году, но подвиги Жиля записаны в истории Монтё. А что потом? Какой толк из всего этого? Что он получил за свое геройство? Ничего, даже медали! жаловалась она.
Я произнес имя Анжа Креве.
- Анж и Жиль? - воскликнула она. - Закадычные друзья, месье. Можно сказать, неразлучные. Для малыша Креве Жиль был старшим братом, отчасти даже отцом, которого тот не знал, вы понимаете, что я хочу сказать. Как только Жиль устраивался куда-нибудь на работу, тут же являлся и Анж. Приходилось его тоже нанимать. И то, что они погибли в одной и той же катастрофе, вполне естественно, ведь они всегда работали вместе.
Ее последние слова, признаться, меня поразили. Значит, они работали вместе не только на Ружьери?
- Ну конечно. Они были и каменщиками на стройке многоэтажки, и землекопами, и дорожными строителями, и ремонтниками, и обрубщиками сучьев, и сезонными рабочими, когда ничего получше не подворачивалось. Когда нет квалификации, приходится все уметь!
Адриенна, похоже, намеренно избегала говорить о ежегодных катастрофах, жертвой которых чуть ли не каждый год оказывался Жиль. И я не стал касаться этой темы.
Вечером я зашел в "Дофине" за дополнительной информацией. К сожалению, секретарь был с головой поглощен статьей о массовом возвращении из отпусков, ожидавшемся в конце августа и сулившем большие сложности. Для него авария на фабрике Ружьери была делом закрытым и сданным в архив. Признаться, я сам толком не понимал, что мне от него нужно. Но меня по-прежнему занимала эта странная парочка, череда несчастий и загадка смертоносного взрыва на фабрике.
Задержавшись еще ненадолго в редакции, я наткнулся на передовицу первого номера "Дофине либере", выставленную в стеклянной витрине: танки Первой армии входят в город, толпа ликует, последние немецкие солдаты захвачены в плен французскими внутренними войсками. Дата: 11 августа 1944 года. Надо же, подумал я, взрыв на Ружьери случился тоже 11 августа. Глядя, как я изучаю передовицу, секретарь пояснил: