В мультиках печки рисуют без таких вот шторок, а если и со шторками — те никогда не прикрывают прячущийся за ними ужас…
— Открой подпечек-то, кудрявая. — Кивает Есения. — А там поглядим, на что годишься. Проверка тебе. Не реви! Что на роду написано, тому быть.
Плачущая Алла, уже опухшая и икающая от слез, подчиняется. И то, что она увидит в подпечке, раскроет ее горлышко совсем не для плача — это будет крик, порожденный чудовищным страхом. Крик не вылетит за пределы старой избы, ни в коем случае — хозяйка дома не допустит, потому как заблаговременно обойдет углы и оконные проемы противосолонь, шепотом приговаривая неразборчивые, но какие-то особо жуткие, царапающие слух слова, похожие на оскорбительную брань.
Из подпечка на захлебывающуюся криком девочку посмотрит бездонными черными глазами странное, противоестественное существо: уродец без рук и ног, чье костлявое младенческое тельце завернуто в полуистлевшие тряпки.
— Орешь — значит, видишь его. — Удовлетворенно говорит страшная женщина. — Значит, приняла от меня силу… Игоша там, в подпечке, дитя, до крещения не дожившее. Семьи моей грех, тут же и схороненный, под полом за печью… Знаешь, сколько дому-то лет?.. Не знаешь…Видят игошу только те, кто принял все — без остатка. Не тебе я эту ношу с наговоренным царским рублем, прабабкиным проклятым наследством, готовила, да кто же просил под половик лезть — значит, ты сама потянулась. По рукам матери надо было раньше бить, чтоб ты с земли не поднимала часики-денежки. Это теперь твоя сторона жизни… Про болячки своей крови забудь, и вообще про все болячки — раз и навсегда. До той поры, пока срок твой не придет — вот тогда умирать будешь страшно, от этого не уйти. Приезжать начнешь, когда телеграмму матери твоей дам, учить стану.
Сошел на нет детский крик — Аллочка охрипла и молчала долго и мучительно, пока не вернулись они с мамой в Москву.
— … Есения умирала действительно страшно. Я так не хочу, Антон. — Заканчивала рассказ Алла. — В последний раз я видела ее тогда, когда сорвалась из Москвы сразу после защиты. Мне позвонили — и я обязана была ехать. Диплом мне потом высылали… С момента ее смерти все уже было на мне, а я не умела контролировать свалившуюся силу. Началась отдача, понимаешь?
— Ты предпочла бегство… — с горечью сказал Лозинский, в полной мере осознавая суть давней трагедии, случившейся некогда с маленькой девочкой по имени Алла. — Что же было потом?
— Много чего. Два брака. Другая страна. Сам понимаешь, где мои бывшие мужья! Я не любила ни первого, ни второго, но сделала их счастливыми. Они хотели меня — они получили. Я тоже получила то, на что рассчитывала.
— И все эти годы ты делала то, чему тебя учили? — наполовину утвердительно спросил Лозинский, слушая циничную фразу о недолгой, но такой счастливой жизни бывших мужей Аллы.
— Представь себе. — Прозвучало в ответ с изрядной долей вызова в голосе. — Я старалась делать во благо. Лечить, отводить беду, сохранять семьи. Ко мне шли за помощью. Никакой черной магии, понимаешь?
Нравственная лазейка, в которую никак не укладывались действия с костями бедного Вадима! Профессор понимал то, что осталось невысказанным. Бедная Алла, как и многие другие, подобные ей, убедила себя, что действует во благо, не осознавая, что заимствованные из определенного источника темные силы приходится компенсировать на разных уровнях, и далеко не сразу. И тот, кто этими силами пользуется, неизменно получает награду — в виде эйфории, восторга, комфорта, удовольствия, в виде растущей уверенности, что тебе открыто и позволено если не все, то многое. Сознание собственной исключительности, иллюзия контроля над глубинными началами природы, над тем, что человеку не должно быть подвластно. Зеленоглазая женщина сейчас чуть-чуть отвела взгляд, когда Антон попытался посмотреть на нее открыто и пристально — так, как, ему казалось раньше, он имел смотреть полное право, будучи любимым ею и любя сам.
Сейчас она не позволяла этого сделать, уходя в глухую защиту, косвенно давая понять: да, эта эйфория и наслаждение собственными возможностями опьяняли ее не раз и не два. И то, что делалось порой якобы во благо, частенько маскировало самое настоящее зло. А как, например, назвать действия женщины, которая действительно хочет сохранить семью, но предпочитает удержать мужа, наслав на соперницу жестокое проклятье?
Несомненно, до определенного момента Алле все это нравилось, но ее высокий уровень интеллекта позволил провести определенный анализ и сделать нужные выводы. И вот тогда она ужаснулась тому, что делает.