Давенпорт Гай
Пиррон из Элиса
ГАЙ ДАВЕНПОРТ
ПИРРОН ИЗ ЭЛИСА
За четыре года до рождения Александра из Македонии, в Элисе, провинциальном городишке на северо-западе Пелопоннеса, известного всему цивилизованному миру как место проведения Олимпийских Игр, родился Пиррон, философ-скептик. Учили его на художника. Несколько лет фреску его кисти можно было видеть на стене одного из гимнасиев -- бегуны, несущие факелы. Учил его Стилпон или Брусон, или же сын Стилпона Брусон: жизнеописание Пиррона, дошедшее до нас, -- копия, выполненная писцом, не осведомленным в греческом языке.
Образование свое он завершил, совершив с Анаксархом путешествие в Индию, где учился вместе с нагими софистами, и в Персию, где слушал Волхвов. В Элис он вернулся агностиком, воздерживающимся от высказывания собственного мнения, чего бы дело ни касалось. Он отрицал, что что-либо может быть хорошим или плохим, правильным или неправильным. Он сомневался в существовании чего бы то ни было, утверждал, что наши действия диктуются привычками и обычаями, и не допускал, что вещь сама по себе может быть больше этим, чем тем.
Таким образом, он ничему не уступал, оставляя все на волю случая, и был совершенно неосмотрителен при встречах, будь то повозка посреди улицы, утес, к которому он направлялся, или собаки. Он говорил, что у него нет причин верить, что озабоченность собственным благосостоянием -- мудрее, нежели результат несчастного случая. Антигон из Каристоса рассказывает нам, что друзья повсюду следовали за ним, чтобы не дать ему упасть в реку, колодец или канаву. Прожил он девяносто лет.
Жил он вдали от мира, научившись в Индии, что ни одному человеку не достичь добра, если он вынужден по первому зову бежать к своему покровителю или низкопоклонничать перед царем. Он избегал даже своих родственников.
Он сохранял самообладание в любое время. Если во время его лекции все слушатели расходились, он заканчивал лекцию так, словно люди продолжали его слушать. Ему нравилось завязывать беседы с незнакомыми людьми и следовать за ними, куда бы они ни шли. По нескольку дней, бывало, ученики и друзья его не знали, где он пропадает.
Однажды, когда его наставник Анаксарх свалился в канаву, заполненную по горло грязью, и не мог выбраться оттуда, мимо случайно проходил Пиррон. Он заметил Анаксарха, но не придал этому ни малейшего значения. За такое безразличие непросвещенные сильно его порицали, однако Анаксарх похвалил его дисциплинированную апатию и мужественное подавление приязни.
Он часто разговаривал сам с собой. Будучи спрошенным об этом, отвечал, что обучает себя, как стать хорошим. Он был заядлым спорщиком, острым в перекрестных дебатах и искусным в логике. Философу Эпикуру, восхищавшемуся им издали, всегда очень хотелось знать о последних деяниях и выражениях Пиррона. Что же до самих жителей Элиса, то они так гордились Пирроном, что избрали его архиереосом празднеств и жертвоприношений и освободили, как и других философов, от уплаты налогов.
Его сделали почетным гражданином Афин. Жил он со своей сестрой, повитухой. Он не чурался отвезти овощи или фрукты на рынок, и часто можно было видеть его за прилавком -- он продавал птицу, чеснок и мед. Известно было, что он вытирает в доме пыль за сестру и метет полы, а однажды заметили, как он мыл свинью.
Однажды в соседском споре он встал на защиту своей сестры Филисты. Это казалось несовместимым с его доктриной апатии, какой бы непорядок ни происходил, однако он ответил, что благородный ум всегда придет на защиту беспомощной женщине. А в другой раз, когда он выказал тревогу по поводу собаки, кусавшей его за ногу, ответил, что невозможно в чистом виде выделить и отбросить все человеческие реакции на окружающий мир.
Его великое учение заключалось в том, что мы должны сопротивляться реальности изо всех сил, отрицая ее в действиях там, где это возможно, и на словах -- где нет.
Рассказывают, что когда у него образовался абсцесс, который нужно было обрабатывать жгучими мазями, а в конечном итоге -- вскрывать раскаленной добела кочергой, он ни разу не поморщился и не нахмурился.
Филон-Афинянин, друг, записывает, что из всех мыслителей более всех он восхищался Демокритом-Атомистом, а любимой поэтической строкой у него была гомерова:
Как поколения листвы, так и поколения людей.
Он одобрял сравнения Гомера людей с осами, мухами и птицами. Когда поднялась буря, и судно, на котором он путешествовал, попало в беду, все пассажиры пришли в ужас -- кроме Пиррона, указавшего на преспокойно жевавшую в ящике свинью. Однажды он выгнал ученика, который впал в ярость и погнался за поваром на улицу с вертелом, на котором еще шипело мясо. Поскольку ученикам своим он никогда не говорил, о чем он думает, никогда не отвечал на вопросы, они постоянно ломали голову, не зная, что они должны знать. Он говорил, что уподобляется Гомеру в том, что придерживается разных мнений в разное время. Он разделял поговорки:
Ничто не слишком.
Обещание -- проклятье, стоящее у тебя за плечом.
Ему нравилась поэзия Архилоха, поскольку она подчеркивает то, что мы существуем по милости Бога и трагической краткости собственной жизни. Наследие его включает в себя пессимизм Еврипида, агностицизм Ксенофана, отрицание движения Зенона и отказ Демокрита от освидетельствования реальности органами чувств. Его последователи соглашаются с Демокритом в том, что мы не знаем ничего, ибо истина -- на дне колодца.
Ученики его учились сомневаться во всем и отрицать все -- даже то, что они сомневаются и все отрицают. Не более так, чем нет! отвечали они на всё, даже на то, что мед слаще винограда, или что добродетель менее вредна, чем порок. Нет ничего истинного, что, вероятно, не является одновременно столь же неистинным, как и истинным.
Хитросплетений, возникающих из учений Пиррона, всего десять, и вот выходы из каждого:
I. Что существуют вещи полезные или вредные для нашей жизни. Однако каждое существо считает полезными или вредными разные вещи. Перепел питается болиголовом, смертельным для человека.
II. Что природа одинакова для всех существ. Однако Демофон, виночерпий Александра Великого, согревался в тени и дрожал от холода на солнце. Аристотель рассказывает нам, что Андрон из Аргоса пересек Ливийскую пустыню без воды.
III. Что восприятие цельно. Однако желтизну яблока мы видим, аромат обоняем, сладость пробуем, гладкость ощущаем, тяжесть взвешиваем на руке.
IV. Что жизнь ровна, а мир всегда один и тот же. Однако мир больного человека отличается от мира здорового. Во сне мы отличаемся умом от себя бодрствующих. Радость и печаль всё для нас меняют. Молодой человек передвигается в мире, отличающемся от мира пожилого. Смелости известны пути, неведомые робости. Голодный видит мир, незнакомый сытому. У Перикла был раб, ходивший во сне по крышам и никогда не падавший. В каком мире живут безумцы, жадины, язвы?
V. Что существует реальность за пределами обычая, закона, религии и философии. Однако каждый набор верований и отношений рассматривает одни и те же невинные вещи совершенно другими глазами. Перс может должным образом жениться на собственной дочери, грек считает это преступлением, которому нет равных. Массагетаи своих женщин считают общими. Египтяне сохраняют своих покойников в специях и смоле, римляне своих сжигают, греки -- хоронят.
VI. Что вещи сами по себе обладают самобытностью. Однако все отличается от одного контекста к другому. Пурпурный цвет близ красного отличается от пурпурного цвета близ зеленого, в комнате или на ярком солнце. Камень легче в воде, нежели вне ее. И большинство вещей -- смеси, чьих составляющих по отдельности нам не распознать.
VII. Что вещи в пространстве очевидны в том, что касается их положения и расстояния между ними. Однако солнце, огонь достаточно большой для того, чтобы обогреть всю землю, невелико из-за разделяющего нас расстояния. Круг, рассматриваемый под углом, кажется овалом, а сбоку -- линией. Неровные серые горы издали кажутся голубыми и гладкими. Только взошедшая луна гораздо крупнее луны, поднявшейся в небо повыше, однако размер ее не изменился. Лисица в чащобе выглядит совершенно не так, как лисица в открытом поле. Кто может решить, какой формы шея у голубки? Всё известно как фигура в земле или же неизвестно вообще.