Но Отто Фриш сказал: “Невероятно”. Он даже слышать не хотел о подобной ереси. Схватил лыжи, открыл балконную дверь и выпрыгнул из лоджии на снег.
Но пока он застегивал крепления, Мейтнер тоже успела сбежать вниз. И они пошли вместе по бескрайнему заснеженному полю, над которым качались от ветра колючие верхушки какой-то рыжей сухой травы. Она шла, задыхаясь, по его лыжне и что-то кричала ему, крохотная старушка, затерянная среди чужой белой равнины.
Потом Отто Фриш писал:
“Ей потребовалось довольно много усилий, чтобы заставить меня слушать, но в конце концов мы начали спорить о природе открытия, сделанного Ганом… Самой поразительной чертой этой новой формы ядерной реакции было высвобождение огромной энергии”.
Он был совершенно растерян. В письме к матери он признался: “Я чувствую себя как человек, который, пробираясь сквозь джунгли, не желая этого, поймал за хвост слона и сейчас не знает, что с ним делать”.
В день выхода из печати статьи Гана и Штрассмана Фриш возвратился в Копенгаген и рассказал обо всем Бору.
“Как мы могли не замечать этого так долго!” — взволновался Бор. Через несколько часов он был уже на борту корабля, отправлявшегося в шведский порт Гетеборг. А ровно через сутки огромный лайнер “Дроттнингхольм” уносил его за океан.
Так начала раскручиваться бешеная пружина беспримерной атомной эпопеи.
Не успел корабль Бора войти в нью-йоркскую гавань, как Отто Фриш провел классически простой эксперимент, который должен был подтвердить истолкование им и Мейтнер опытов Гана. И 15 января 1939 года стал отсчитывать первые секунды грозный атомный век. Атомный термометр Фриша показал энергию, в 50 миллионов раз превышавшую энергию, выделенную при сжигании водорода в кислороде. Космические процессы могли протекать и в земных условиях. Английский журнал “Нейчур” в рекордный срок опубликовал статью Мейтнер и Фриша “Деление урана с помощью нейтронов — новый тип ядерной реакции”. Джин был выпущен из бутылки.
А Нильс Бор, прибыв в Нью-Йорк, не торопился в Принстонский институт высших исследований, где его ожидал Эйнштейн. Абстрактные проблемы космоса и статистической природы причинности отступили на задний план. Обсудив открытие Гана с Уилером, Бор встретился с лучшими физиками Америки, в числе которых к тому времени был уже и Ферми, бежавший из фашистской Италии.
Но опустим ряд исторических и хорошо известных теперь вех, которые привели в конце концов к взрывам в пустыне Аламогордо и над Хиросимой…
3 марта 1939 года Лео Сцилард (который к тому времени приехал из хортистской Венгрии в США) совместно с Уолтером Зинном поставил опыт, который имел своей целью воспроизвести деление урана.
“Появление вспышек света на экране, — писал Сцилард, могло означать, что в процессе деления урана излучались нейтроны, а это в свою очередь означало, что освобождение атомной энергии в больших масштабах было не за горами.
Мы повернули выключатель и увидели вспышки.
Некоторое время мы наблюдали за ними, а затем все выключили и пошли домой.
В ту ночь у меня почти не оставалось сомнений, что мир ждет беда”.
Вспышки на экране осциллографа, которые шепотом подсчитывал Сцилард, были гирляндами фонарей вдоль дороги, ведущей к пропасти, имя которой “цепная реакция”. Космическая сила, запрятанная в уране, могла быть высвобождена не только в реакторе, но и в бомбе.
А в Германии велись работы по расщеплению урана, нацисты тянулись к чешским рудникам, к норвежским заводам тяжелой воды. Гитлер мог получить атомную бомбу.
Приехавший в Америку профессор Петер Дебай подтвердил самые худшие опасения.
В 1945 году, отвечая на вопросы сенатской комиссии, Лео Сцилард скажет:
“Они (немцы. — Е.П.) могли бы начать работы по созданию атомного оружия в 1940 году, а, приложив максимум усилий, успешно завершили бы их к весне 1944 года. Они победили бы, прежде чем у нас появилась бы возможность осуществить вторжение в Европу”.
Жизнь показала, что немецкие физики были гораздо дальше от создания атомной бомбы, чем это казалось. Сокрушительные удары Советской Армии решили судьбу войны задолго до операции “Оверлорд”. Битва на Волге, а не высадка в Нормандии явилась поворотным пунктом истории.
Но в начале войны у ученых-антифашистов были самые реальные опасения, что Гитлер сможет получить атомную бомбу. По предложению Сциларда они приняли решение обратиться к Рузвельту.
Кто мог рассчитывать на самое внимательное отношение президента? Только Эйнштейн. И они направились к великому творцу теории относительности.