— Я попробую, — сказал он тихо, неловко взяв ее за руку, и добавил: — В понедельник, доктор Флеминг, я попробую поговорить с мадемуазель Гамбуль.
Флеминг поблагодарил его, хотя и не верил, что из этой попытки может выйти что-нибудь путное.
— Отлично! — сказал он. — Мы придумаем, что ей сказать, как воззвать к ее совести… впрочем, вряд ли у нее есть хоть какое-то подобие совести. Но мы ведем себя нечестно по отношению к вашей супруге. Сегодня все-таки день отдыха!
За несколько часов, проведенных вне напряженной атмосферы интелевского поселка, дружба между Абу Зеки и Флемингом окрепла. Утром в воскресенье Абу повел англичанина осматривать храм, но они были принуждены скоро вернуться, так как ветер дул еще сильнее, чем накануне, и с обрыва над храмом то и дело срывались камни. Флеминг объяснил, чем, по мнению его и Дауни, вызвано изменение погоды. Абу поверил этому тем легче, что он уже видел выводы, которые сделала машина относительно бактерий, найденных в морской воде.
Как только Абу заступил на дежурство, он попросил мадемуазель Гамбуль принять его.
Француженка, казалось, была очень, рада его видеть.
— Ну что же, доктор Зеки, — начала она. — Вы первый здесь узнаете, что сегодня утром мы провели испытаниe ракеты-перехватчика. Все прошло блестяще. Теперь в этой области мы догнали Англию. — Она улыбнулась и вопросительно посмотрела на него. — У вас тоже есть для нас какая-нибудь хорошая новость?
— Да, мадемуазель, — ответил он. — Но сначала я хотел бы поговорить с вами о другом.
— Так что же вам нужно? — спросила Гамбуль подозрительно.
— Я пришел по поручению доктора Флеминга. Он считает, что изменения погоды в Америке, Европе и отчасти здесь как-то связаны с машиной. С задачей, которую она выполняет… — он замолчал, увидев, что француженка смотрит на него с нескрываемой злобой. — Доктор Флеминг просит, чтобы профессору Дауни было разрешено связаться с Международной метеорологической службой.
— Ни в коем случае! — отрезала Гамбуль, стукнув кулаком по столу. — Все это глупости!
— Но если машина…
— Я знаю, что делает машина. Указания, которые она нам дает, совершенно ясны. Погода не имеет ни малейшего отношения к миссии, возложенной на нас машиной.
Абу переменил тактику.
— Быть может, вы выслушаете доктора Флеминга… — начал он.
— Он меня не интересует! — крикнула она. — Он не может сказать мне ничего дельного! Вам ясно?
Абу попятился к двери.
— Благодарю вас, мадемуазель, — пробормотал он. Когда дверь за ним закрылась, Гамбуль нагнулась к микрофону селектора, который был уже давно включен.
— Герр Кауфман, — сказала она. — Вы слышали, что говорил доктор Абу Зеки? Прекрасно. Обеспечьте постоянное наблюдение за ним.
Осборн смотрел из окна вагона на бесконечные кварталы южного Лондона. Его левая рука все еще была в лубке, чтобы обеспечить покой грудным мышцам, пробитым пулей кауфманского наемника. Однако он чувствовал себя почти здоровым, а рана быстро затягивалась.
Если он спасся чудом, то же можно было сказать и о Лондоне. Город сравнительно мало пострадал от урагана, бушевавшего накануне, — во всяком случае, насколько можно было судить, глядя в окно поезда. Только телевизионные антенны наклонялись под самыми фантастическими углами, и во многих крышах на месте сорванных труб зияли черные дыры. В проходе стояло так много пассажиров, что Осборн не мог бы отойти от окна, даже если бы хотел. От Орнингтона, где он жил, до Лондона поезд шел около двух часов. И нельзя было сказать, что поезд опаздывает: просто он шел без расписания. Контактные провода были сорваны, электропоезда не ходили, и оставалось только радоваться, что дизельные поезда дальнего следования останавливается на всех пригородных станциях. Впрочем, поезд полз так медленно еще и потому, что автоматика не работала и все стрелки переводились вручную.
Осборн всегда был предусмотрительным человеком и отправился в Лондон загодя, понимая, что после подобной бури транспортные неполадки неизбежны. Но теперь он начал беспокоиться: заседание в министерстве было назначено на 10.30, а те, кто живет вблизи Уайтхолла, конечно, не опоздают.
На южном берегу Темзы поезд простоял десять минут. Осборн смотрел на электростанцию в Баттерси, такую же огромную и массивную, как всегда, но дым над ее трубой не уходил в небо, а стлался по земле, потому что ветер был еще очень силен. Поезд еле заметно тронулся, но постепенно набрал скорость. Тут электрическая сигнализация была в порядке, и, покачиваясь на стрелках, поезд, наконец, подошел к перрону Чаринг-Кросса. Пассажиры ринулись к выходам, не обращая внимания на написанные от руки призывы остерегаться битого стекла.