Но спрашивал он у потолка со стенами; человек в маске разговаривать не мог; он сидел, кряхтел и напрягался, будто кишечник его вот-вот готов был опорожниться. Но больше это походило на приступ. И, по всей видимости, приступ этот у "человека в маске" постепенно начал проходить; и началось это сразу, как Юра задал ему последний вопрос.
– Ну вот и всё, – произнесла маска, "удачно завершив свои роды". – Теперь уже поздно тебе уезжать. Теперь могу ответить на все твои вопросы. Итак, что ты у меня спрашивал? – вспомнил он. – Почему я собирался застрелиться? – И отвечал. – На это подталкивал меня тот, кто сидит у меня внутри; моё "плохое-злое" я. Он, кстати, в полночь появится во мне, познакомишься с этим "превосходным" человеком…
– У тебя раздвоение? – наконец-то дошло до Юры.
– Неправильно сказал, – заметил тот. – Это не раздвоение личности; просто в каждом человеке есть что-то хорошее и что-то плохое, у меня же эти две стороны подразделяются на цвета: светлая-хорошая сторона днём живёт во мне, а вот тёмная, мрачная и отвратительная предпочитает полночь. Конечно, когда она появляется, она, естественно, не соглашается с тем, что она плохая, и будет называть злой ту сторону, что живёт днём. Но, я тебя очень прошу, ты не верь ни единому её слову. Когда солнце заходит за горизонт, то два противоположных оттенка добра и зла сливаются во мне и дожидаясь полуночи, оставляют обе мои стороны в покое. Так длится с часу ночи до рассвета. Так что перед самой полуночью наступает "кризис", сопровождаемый сильными болями. Но не из-за болей я пытаюсь совершить самый страшный грех, убив себя. Просто тёмная моя сторона начинает всячески убеждать меня и настаивать на том, чтоб я отправился на ЧЕРДАК, наложил на себя руки и чтоб никакого Юрия Владивостоцкого в доме не было. Чтоб хоть миллиард тысяч человек находилось рядом, но не в коем случае не Юрия Вла… – Не договорив, он на секунду потерял сознание, шлёпаясь со стула, но тут же вскакивая на ноги.
– Полночь! – удовлетворённо проговорил человек в маске уже каким-то совсем другим голосом. Хотя, больше этот голос чем-то походил на голос самого Юрия.
Он выпрямился, осмотрелся по сторонам, как будто впервые родился, и остановил взгляд на Юрие, что-то собравшись произнести; но… по-видимому, прервала его маска, натянутая на его голове.
– Что за мяч натянул на меня этот идиот?! – тут же начал он стягивать с себя маску.
– О, да это маска! – удивился он, сняв и посмотрев на неё. Похоже, этой "полуночной стороне" "писаки" (как окрестила его местная милиция) очень нравились такие рожи страшилищ.
Но Юра не сошёл с ума, когда увидел это долгожданное лицо "писаки"; просто в это время он подумал совсем о другом. Хотя, "писака" его и так неплохо подготовил разнообразными намёками, и Юра испытал соответствующее удивление (оно было маленьким, но приличным), увидев под хеловэйновской маской зомби-страшилища своего стопроцентного абсолютного двойника, если этот человек не был Юриным братом близнецом (мало ли).
– А ты чего так долго смотришь? – перевёл "двойник" взгляд на Юрия. – У меня на лбу написано неприличное слово из трёх букв и ты так долго не можешь его прочитать?
– Да нет, – ответил ему Юра, – просто у меня складывается такое впечатление, что мы с тобой слегка друг на друга смахиваем.
– А, – понял тот. – Я ж совсем забыл, что ты впервые в жизни видишь меня живьём. Ну и что ты на это скажешь?
– А что ты на это скажешь? – отпарировал Юрий.
– Много чего, – ответил "двойник", – но не во всё ты поверишь. Поверишь, например, что родители твои скрывали от всех и вся второго своего ребёнка, родившегося через пару секунд после тебя? Поверишь? У тебя, соответственно, создастся справедливый вопрос, какого хрена им приспичило этого ребёнка скрывать? Можешь представить себе такую картинку: у ребёнка этого очень быстро прорезались зубки и он искусал множество врачей и санитаров. Но дед твой… после смерти… был очень зол, что его так здорово облапошили, ведь он практически с самого детства мечтал о двойне; сначала о том, чтоб у него был брат-близнец; потом, чтоб два сына близнеца родились у его жены, когда женился. И закончились его мечтания тем, что дети написали ему письмо о рождении одного единственного…
– Какая чушь!!! – не выдержал-таки Юрий слушать всё это. – Тебе фантазии, наверно, не занимать.
– Но в то же время ты и не можешь поспорить с неправдой, – заметил ему "близнец" в то время, как через разбитое окно до Юрия доносились какие-то странные шумы, но Юрий их бессознательно пытался игнорировать.
– Отчего же? – отвечал ему Юрий, подавив в себе желание выглянуть в окно и взглянуть на причину шумов. – Я могу сейчас позвонить своим родителям, неожиданно застать их врасплох и поставить перед фактом. Думаю, они не успеют отвертеться и выложат мне хоть какую-то долю правды.
– Сейчас тебе делать этого не стоит, – заявил ему "писака", неожиданно изменив тон и сделав его каким-то зловещим и неприятным.
– Да? – произнёс Юра скорее насторожено, чем величаво.
– Родители твои сейчас сходят с ума, – объяснил ему тот, – и их лучше сейчас не трогать.
Юрий уставился на этого парня как на зеркало, увидев в собственном отражении совсем другого человека.
– Я понимаю, – говорил тот, – тебя это изумляет. Но… Я даже не знаю, как тебя в этом убедить…
– В чём? – смотрел он на своего двойника как на гуманоида.
– В том, что весь наш город сходит с ума, – отвечал ему тот, пока глаза Юрия выпучивались и выпучивались. – Ты спросишь "а почему это городу нашему вздумалось сойти с ума?" А я отвечу тебе кое-что про чердак… Да и вообще, что ты думаешь о чердаке своего дома?
– Ни хрена я не думаю о черпаке своего дома! – устал уже Юрий от этой беспросветной чуши.
– А что ты думаешь о своей подруге Алле? – неожиданно "огрел его тот током".
И Юрий словно проснулся от долгого сна: надо же, до этого Алла словно вылетела у него из головы.
– А что? – тут же спросил его Юрий.
– Между нами нет понимания, – проговорил ему на это "писака", – и я не могу разговаривать с тобой о важных для тебя вещах.
– Ты не думаешь, что Алла скоро ко мне вернётся? – попытался Юрий угадать его ехидные мысли.
– А ты продолжаешь лелеять мечту, что Алла нами не схвачена? – отпарировал тот. – Я не советую тебе находиться в этом городе до завтра. – В это время, откуда ни возьмись, в руках его образовался длинный финский нож с тридцатисантиметровым лезвием…
– Ты что, опять собрался накладывать на кого-то руки? – обратил Юрий внимание на длинное лезвие ножа.
– Нет, – ответил тот, – хочу продемонстрировать тебе невозможное: то, на какие чудеса способна данная полночь. Хочешь, этим вот ножом я отрежу себе голову, а потом поставлю на место и останусь цел и невредим?
– Ты, лучше, язык себе отрежь и не ставь его потом ни на какие "места", а выбрось в окно, вслед за своим "железом". Да и самому тебе после всего этого не мешало бы выпрыгнуть следом за всем этим, – красноречиво выпалил Юрий, не задумываясь, только лишь в ходе фразы у него в голове промелькнула мысль: "Что?! Что он сказал?…"
– Сказал, что слышал, – произнёс тот, словно разговаривал сам с собой. Он говорил Юриным голосом, чего Юра не замечал. Он так увлёкся беседой, что уже и не обращал внимания на одежду этого замысловатого типа; и если в то время как долгожданная дверь между ними распахнулась и в комнату вошёл человек в маске зомби, они вдвоём одеждами друг от друга хоть немного да отличались, то сейчас одежда "писаки" уже давным-давно была похожа на Юрину одежду, и теперь между этими двумя людьми явно пролегало какое-то невидимое зеркало. "Писакина" одежда словно использовалась компьютерной графикой, необходимой для современного фантастического кино, и изменилась прямо на глазах.