— Та, Дон, — парень удивленно на меня посмотрел, — не видел штоль никогда?
Я отрицательно мотнул головой. Для меня было странно, что столь небольшая река — это и есть знаменитый Дон. Как там у Гоголя: «Не всякая птица долетит до середины…» Дона? Потом вспомнил, что у Гоголя речь шла о другой реке, впадающей в Черное море — о Днепре, и тут же поймал себя на том, как прокололся перед Сашкой. Казак Митрий вырос на берегах Дона и естественно эту реку хорошо знал. Бросил взгляд на Сашку, но тот, не обращая на меня внимания старательно тер специальной щеткой бока своей лошади. Глядя на него, я тоже стал мыть свою лошадь.
На хуторе у хаты меня уже ждал мужчина в английском френче, это был помощник начальника штаба Первого конного корпуса Виктора Андреевича Погребова — Антон Сергеевич Борисоглебский. В его ведении находилась канцелярия штаба, обоз и другие хозяйственные службы корпуса. Он сразу загрузил меня работой. День был солнечный, я вытащил пишущую машинку на улицу в тень деревьев и наскоро перекусив занялся печатанием. Из-за внезапной болезни писаря накопилась куча бумаг, так что на ближайшие дни я был загружен выше головы.
Красные командиры во время сражений гражданской войны ведением какой-либо документации совершенно не заморачивались. Да и сложно им это было. Например, Ока Иванович Городовиков, командир 4-й Петроградской кавалерийской дивизии грамоте стал обучаться только в Красной армии. Поэтому вся нагрузка ведения документов ложилась на штабных работников, большинство которых были бывшими царскими офицерами, добровольно перешедшими на сторону революции.
Через неделю, по каким-то военным соображением штаб Буденного перебазировался в село, из которого только что выбили белоказаков 4-го Донского конного корпуса генерала Мамантова. При въезде в село у колодца я заметил группу красноармейцев, в центре ее стоял священник, руки его были связаны, из разбитого носа кровь густыми каплями стекала на бороду. Мы с Сашкой, не сговариваясь подъехали ближе.
— Вы что делаете? — спросил я двух красноармейцев довольно расхристанного вида. Один из них привязывал к рукам священника длинную веревку.
— Опиум для народа, споймали, — похвастался другой, — щас к коню привяжем, и пустим по полю.
Незадолго до своего попадалова я в интернете прочитал про этот вид казни, распространенный у кочевников. Человека привязывали к лошади, потом вгоняли ей в зад колючку, и обезумевшая от боли лошадь неслась вперед, не разбирая дороги. Привязанному за веревку человеку удержаться на ногах было невозможно и вскоре, он погибал мучительной смертью, ломая ноги и руки, сдирая о землю с тела кожу и мясо до кости.
— Отпустите его! — скомандовал я, но меня не послушались, а тот красноармеец, что отвечал на вопрос, быстро поднял винтовку и прицелился мне в голову.
— Врага трудового народа защищаешь?
— Поехали отсюда, — потянул меня за рукав Сашка. Священник не обращал на нас внимания, его губы почти беззвучно шептали Иисусову молитву: «Господи Исусе Христе, помилуй мя».
— Мы, что бандиты? — обратился я за помощью к окружавшим нас красноармейцам, и сам ответил на свой вопрос:
— Мы не бандиты, мы бойцы Красной армии, которая, не щадя живота воюет за новое справедливое общество, в котором закон будет одинаков для всех, независимо от национальности, социального положения или исповедания.
— Дело говоришь! — закричали сразу несколько голосов позади меня.
— Так можем ли мы товарищи на освобожденных от врага территориях творить самосуд, как это делают белоказаки и другие враги социалистической революции?
Кто-то крикнул:
— Можем!
Но большинство закричало:
— Нет!
Красноармеец целившийся в меня опустил винтовку и недоуменно оглянулся.
— Товарищи, — крикнул я, — в нашей народной армии созданы особые отделы, которые и призваны разбираться с каждым задержанным гражданином и определять, представляет ли он опасность для социалистического строя.
— Приказываю задержать данного гражданина и препроводить его в особый отдел, — распорядился я и тут же из толпы вышли двое красноармейцев и оттеснили в сторону тех, кто хотел творить самосуд. Священника подтолкнули в спину, и он пошел посреди своих конвоиров в село. К счастью, почти сразу я встретил Федю, и передал ему арестованного священника. Кратко пересказал случившееся.
— Ладно, разберемся, — хмуро сказал Федор. Священнику развязали руки, завели во двор одного из домов и временно закрыли в сарае, в котором уже находилось несколько арестованных.
— Вечером подходи, — сказал Федор, — с тобой начальник особого отдела, Кацнельсон, желает поговорить.