Незаметно, с момента моего попадания в этот мир, прошло две недели. Как мне казалось, я многого сумел добиться. Степан Дормидонтович одобрительно улыбался, когда я на всем скаку шашкой лихо рубил лозу. Мое тело все-таки вспомнило заученные с детства движения, и я делал успехи в познании кавалерийской науки. Понемногу вписался в работу писаря при штабе и ко мне не было никаких претензий. Наладились отношения с Татьяной, при чем так, как я поначалу даже не ожидал.
Я взял домой чернильницу, ручку и бумагу и потихоньку стал тренироваться в каллиграфии и даже что-то стало получаться. Почерк конечно сильно отличался от Митиного, но посторонним людям это можно было объяснить тем, что почерк изменился из-за удара по голове.
Я все чаще задумывался, почему попал в этот мир? С какой целью? Понятно было бы, если бы я имел бы какой-то уникальный опыт в прошлой жизни, был знаменитым врачом, инженером или военным. Сейчас бы эти знания мне пригодились. Я же просто недоучившийся студент, мало что знающий и умеющий. Да, я интересовался историей, читал много книг, начал писать реферат по истории создания Первой конной армии и ее участии в гражданской войне, но к сожалению, не успел окончить.
В школе нас учили, что в 1917 году произошла историческая ошибка и на смену тонким ценителям хруста французской булки пришли жестокие потребители черного хлеба с солью (шутка!). Сейчас у меня появилась возможность во всем разобраться самому. С такими мыслями я и уснул.
Утро преподнесло сюрприз. Только пришел в штаб, как ко мне подошел дежурный по штабу красноармеец и сказал, что со мной хотят побеседовать товарищи из особого отдела. Вот тут я и струхнул — ведь я не знаю толком своей биографии. Мне неизвестно название хутора, где жил Митя? Где он учился грамоте и у кого? Если у него еще родственники? На первый же такой конкретный вопрос не смогу ничего ответить. Вдруг отвечу неправильно, а мой собеседник знает правильный ответ, сами понимаете, чем это может для меня закончиться… Идет гражданская война и что могут сделать с засланным казачком, думаю, объяснять не надо.
В сопровождении красноармейца прошел в одну из комнат на первом этаже. В кабинете находились двое: мужчина лет тридцати с начинающей лысеть головой и молодой парень лет семнадцати — восемнадцати. Они внимательно на меня смотрели. Старший отпустил красноармейца, а мне указал на стул посредине комнаты, приглашая садиться.
— Дмитрий Сергеевич Пашков, 1903 года рождения, житель хутора Привольный на Кубани? — задал вопрос старший.
— Да, — кивнул я, присаживаясь на стул. «Все, — думаю, — на первом же уточняющем вопросе засыплюсь».
— Меня зовут Вениамин Андреевич Козлов, — старший оперуполномоченный особого отдела, а это мой помощник Федор.
Звание и должность Федора он не назвал. Я для себя решил по возможности отвечать на вопросы односложно. Глядишь, может и пронесет. Моя биография, к счастью, оперуполномоченного Козлова не интересовала, обо мне он знал больше меня. Особист стал подробно расспрашивать о том, как мы храним выдаваемые нам для печати документы, куда деваем черновики и вообще очень подробно расспрашивал о всех тонкостях нашей работы. Я понимал, что интересует все это чекистов не просто так, наверняка пропали какие-то документы. Мне особисты о своих подозрениях ничего не рассказали.
— Пока все, — в конце беседы, сказал Козлов, — идите работайте. Мы вас вызовем.
Мне было известно, что особый отдел находится в отдельном здании на окраине города. Особисты видно пока решили не светить перед всеми, что допрашивают сотрудников канцелярии штаба, поэтому им выделили комнату в нашем здании.
Я поднялся к себе в плохом настроении. Было ясно, что меня в чем-то подозревают и все это может кончиться не очень хорошо.
Как оказалось, Татьяна уже все знала и сразу выложила мне новости. Кроме меня особисты уже допрашивали всех писарей дивизии, в том числе и саму Татьяну, но она для них своя и от девушки ничего не скрывали.
Недалеко от города конный разъезд заметил неизвестного, он стал отстреливаться, в перестрелке погиб. У убитого нашли пакет, в котором находились черновики документов из нашего штаба.
Просто так посторонний человек в штаб пройти не мог. Было ясно, что действовал кто-то свой, у кого была возможность собирать черновые записи для передачи противнику.
Я читал в какой-то книге, как шпион собирал из мусорных корзин копировальную бумагу. При использовании ее один раз, на ней отпечатывается вполне читаемый текст. Это не наш случай. Копировальной бумаги у нас мало, поэтому из экономии мы используем ее два, а то и три раза. Естественно, что прочитать на ней, что мы там печатали невозможно.