В этой обстановке и встретились впервые Дмитрий Иванович Писарев и Григорий Евлампиевич Благосветлов. Ни один из них, конечно, не мог и предположить, к каким значительным последствиям для каждого из них, для «Русского слова», для всей русской журналистики приведет эта почти случайная встреча.
Писарева встретил невысокий человек совершенно заурядной наружности. Бросались в глаза только сизый цвет тщательно выбритых щек и подбородка, жестковатое выражение тускло-серых глаз да насмешливая и колкая улыбка.
Благосветлов умел разбираться в людях. Он увидел, что юноша любит и понимает Гейне, и предложил ему продолжить сотрудничество. По словам Шелгунова, при первой же встрече Благосветлов посмотрел на прекрасный и умный лоб Писарева и сказал ему: «Вам нужно критические статьи писать, а не стихами заниматься».
Жить в меблированных комнатах после отъезда Писарева Кореневой было не по средствам. К тому же ее звали к себе родственники — старшие дочери Николая Эварестовича Писарева, в имении которого Раиса в детстве часто и подолгу гостила. Обе они были замужем: двадцатичетырехлетняя Люба — за уланским полковником, двадцатилетняя Ольга — за чиновником Малевинским. Коренева поселилась у Малевинских, но скоро об этом пожалела. К ней по-прежнему почти ежедневно приходил Гарднер. Тетушка Варвара Эварестовна, наблюдавшая за порядком в доме племянниц, упрекала Раису в безнравственности.
На счастье, в Москве объявился Андрей Дмитриевич Данилов. Он получил место корректора в типографии Готье: 35 рублей серебром в месяц и квартира при типографии. В конце ноября Коренева переехала к нему на Кузнецкий мост, в дом Торлецкого. В Грунец полетели возмущенные письма сестер, но Раиса и сама откровенно написала Варваре Дмитриевне о причинах, заставивших ее переехать. Та не преминула поставить сыну на вид «неприличное поведение» его невесты.
В университет Писарев почти не ходил. Там ничего интересного и не происходило. Только в начале октября в сборном зале появилось любопытное объявление, которое предлагало студентам, желающим подписаться в 1861 году на «Колокол» и «Полярную звезду», приготовить деньги к 1 ноября. О том, как поступить с деньгами, обещалось объявить особо.
От Алеева Писарев скоро съехал. Причиной этому были постоянные кутежи, которым предавался кузен Дмитрия Ивановича. По приглашению своего нового друга Владимира Жуковского Писарев поселился в квартире кухмистерши Мазановой (Большой проспект Васильевского острова, угол 7-й линии, в доме Белянина). Мазанова содержала нечто вроде меблированных комнат, и группа приятелей-студентов вскладчину снимала целиком всю ее квартиру.
Владимир Жуковский был старше Писарева на два года. В 1856 году он поступил в Казанский университет, но вскоре «по домашним обстоятельствам» перевелся в Петербург. Сейчас он заканчивал юридический факультет. С ним жили два его брата: старший — Николай, кандидат Московского университета, управлял какой-то конторой, младший — Василий, только что приехавший из Оренбурга поступать в университет, и три юриста-однокурсника: Дмитрий Сурков, старый товарищ Владимира по гимназии и Казанскому университету, и братья-сибиряки Даниловы, Виктор и Осип. Жили здесь еще четыре студента-естественника: Петр Баллод и Семен Еленев, из рижских семинаристов, Александр Федотов, бывший московский студент, Павел Мошкалов из дворян Таврической губернии.
Студенты жили дружно. Каждый занимал отдельную комнату, но нередко по вечерам все собирались вместе, чтобы поспорить и повеселиться. Писарева они сразу же приняли в свою компанию. Здесь он почувствовал себя гораздо спокойнее и увереннее, ему никто не читал нравоучений, никто не ужасался его взглядам, ибо вся компания состояла из отчаянных радикалов, черпавших свои взгляды из тех же источников, что и Писарев: из «Колокола» и «Современника». Тут Писарев мог успешно работать над диссертацией.
Это была большая дерзость — взяться писать диссертацию за столь краткий срок. Тема была задана еще в начале февраля, когда Писарев «отрицал солнце и луну». Студенты, избравшие эту тему, принялись за работу сразу после объявления задачи и трудились над ней уже целых восемь месяцев. — Оставалось всего три, ибо все сочинения должны были быть представлены не позднее Нового года. Из намерений Писарева приняться за диссертацию еще в Грунце ничего не вышло. Только в начале октября он начал изучать предмет диссертации и месяц употребил на чтение и выписки.
В официальном задании, подписанном профессорами Срезневским и Стасюлевичем, говорилось, что соискатель должен составить «рассуждение, в котором автор на основании биографии, составленной Филостратом, и писем Аполлония должен представить одну из любопытных попыток эпохи падения язычества поддержать языческую религию, рядом с другою попыткою, сделанною неоплатониками, и вместе противодействовать безверию, распространенному после Лукиана». Конкретизируя задание, профессор Стасюлевич предлагал «рассмотреть эпоху падения язычества как ряд попыток к реформам древней господствующей религии и показать, какое место занимало в ряду этих попыток лицо и учение Аполлония». Главными источниками профессор называл «Жизнеописание Аполлония Тианского» Филострата и «Возражение Филострату» отца церкви Евсения Памфилийского. Кроме того, указывались два пособия: сочинение Чирнера «Падение язычества» и в качестве общего обзора источников для изучения времени Аполлония небольшое исследование профессора Стасюлевича «Александр Авонотихит и его время» об одном из ложных чудотворцев и пророков язычества.
Писарев со свойственным ему добродушием последовал указанию профессора и со всей ясностью увидел, что исследование Стасюлевича вовсе не исследование, а всего-навсего извлечение из упомянутой книги Чирнера, причем не слишком удачное. Между прочими красотами Писарев запомнил следующее место: «Нерон, — писал Стасюлевич, — приказал перенести 500 железных статуй…» Железных статуй?! Слыхал ли кто-нибудь, чтобы в древности или когда бы то ни было делали статуи из железа? У Чирнера же было написано: «500 медных колонн». Профессор обнаружил слабое знание немецкого языка и непонимание древней техники. Стоило ли после такого примера заниматься серьезным исследованием?
«Дело пошло быстро и успешно, — вспоминал Писарев, — отчасти на живую нитку, кое-где на авось, с широкими взглядами и рискованными предположениями. Я писал без черновой, потому что переписывать было бы некогда, и старался обработать предмет так, чтобы произведение мое могло быть помещено в каком-нибудь литературном журнале. К началу января я кончил свой труд и заметил не без удовольствия, что в нем, по, крайней мере, пятнадцать печатных листов (240 листов). Впрочем, недостаток времени помешал мне развить некоторые мысли, которые были уже совсем выработаны в моем уме. Делать было нечего: я махнул на них рукою, написал на своей диссертации эпиграф: «Еже писах, писах», и представил ее куда следовало».
Писарев здесь неточен. Его диссертация уже 14 декабря была направлена из совета университета декану историко-филологического факультета Срезневскому, а 16-го факультет поручил читать ее профессору Касторскому.
3. ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫЕ КАНИКУЛЫ
Писарев в этот день уже был в Москве: «Он приехал немного ранее, чем я его ожидала, — сообщала Коренева матери, — и вошел в комнату такой оживленный, славный и весь в снегу. Здоров он, как нельзя лучше, и такой же краснощекий, как всегда».
Писарев был доволен собой и радостно возбужден. Диссертация окончена в срок, перевод «Атта Тролля» печатается в «Русском слове». Впереди полтора месяца, которые он проведет с любимой кузиной без всякой опеки старших. Ни ревнивого глаза матери, ни насмешек отца и дяди Сергея. Только милый дядя Андрей, который любит их обоих и все понимает. И еще общество Хрущова и Гарднера — людей интересных и развитых, приятных и ему и Раисе. Это будут замечательные каникулы. А там совсем не за горами окончание университетского курса и женитьба. Вместе с Раисой, за одним столом, они будут работать для «Русского слова»: он станет писать рецензии, Раиса — романы.