Затем предложили вопрос Баллоду: «Где вы были во время пожара на Апраксином дворе?» — «В квартире Максимович», — отвечал он. Введенные две женщины-прислуги показали, что в этот день его не было дома. Ввели Лисенкова. Его едва можно было узнать. Дрожа и заикаясь, он нес чепуху. Слуга показал, что на другой день после пожара он сказал Баллоду: «Подлецы, как жгут», но услышал в ответ: «А откуда ты знаешь, что это подлецы?» На вопрос следователя: «Что это значит?» — Баллод ответил: «Если я это и сказал, то для того, чтобы узнать, что говорит народ о пожарах, а Лисенков, конечно, мог сказать кое-что об этом, так как постоянно торчал на базаре».
Баллод показал, что его посещали многие знакомые, но никто из них ни в печатании, ни в распространении листков участия не принимал и об этих занятиях его не знал. Может быть, только его сосед по квартире, Николай Жуковский, об этом догадывался. «Колокол» он получал прямо по почте в конвертах, а другие заграничные издания купил у букиниста.
«Найденное у меня при обыске сочинение относительно брошюры Шедо-Ферроти, — объяснял Баллод, — оставлено у меня в квартире на Васильевском острове при записке неизвестного мне человека, который обещал ко мне зайти после, — в это время меня дома не было. Часть этого сочинения оказалась на Выборгской стороне в квартире Максимович по тому случаю, что я, отправляясь туда, по ошибке взял с собой не всю рукопись. На отпечатание означенного сочинения я не был еще положительно расположен, потому что оно в некоторых местах требовало исправления».
20 июня свитский генерал Слепцов доложил высочайше учрежденной следственной комиссии, что царь лично приказал ему передать «непреклонную волю», «чтобы комиссия обратила преимущественно и безотлагательно внимание на действия арестованного при полиции студента Баллода». Через три дня петербургский обер-полицеймейстер Анненков, передавая дело Баллода в следственную комиссию, сообщил, что Баллод с 18 июня содержится в Петропавловской крепости, а Николай Жуковский, «которого, по мнению полиции, положительно можно подозревать в соучастии с Баллодом, из квартиры своей скрылся, и к розысканию его приняты полицейские меры».
Правительство было озабочено не только положением в столице. В Польше, всегда доставлявшей много хлопот царизму, росло и крепло национальное движение. С мая 1860 года оно то вспыхивало внушительной массовой демонстрацией, то вдруг на время затихало, тая неведомую угрозу. К осени 1861 года в Царстве Польском возникла обширная тайная организация, начавшая подготовку к восстанию. Внутри организации постепенно все большее влияние приобретало левое, революционное крыло — партия «красных», по своим взглядам близкая к русским революционным демократам. «Красные» установили тесные контакты с революционно настроенными русскими офицерами I армии, расквартированной в Польше, наладили выпуск прокламаций и подпольных газет, в мае 1862 года был создан руководящий орган партии — Центральный национальный комитет.
Оживление деятельности «красных» и особенно пропаганда в войсках, расположенных в Польше, тревожила царское правительство. Еще в апреле по доносу была арестована группа офицеров, обвиненных «в распространении между нижними чинами крайне зловредных идей, имевших целью поколебать в них дух верности и повиновения властям». Военный суд приговорил трех из шестерых обвиняемых к смертной казни.
14 июня граф А. Н. Лидере, наместник Царства Польского, с благословения Александра II утвердил приговор. На следующий день товарищ осужденных подпоручик Андрей Потебня выстрелом из пистолета тяжело ранил Лидерса и, оставшись неузнанным, скрылся. На исполнение приговора это не повлияло: на рассвете 16 июня у крепостного рва Новогеоргиевской крепости поручик Иван Арнгольд, подпоручик Петр Сливицкий и унтер-офицер Франц Ростковский были расстреляны.
На смену Лидерсу в Варшаву приехал брат царя, великий князь Константин Николаевич, пользовавшийся славой либерала. Вечером 21 июня портновский подмастерье Людвик Ярошинский выстрелил в упор в великого князя и ранил его. При допросе Ярошинский держался хладнокровно и отвечал, что поляки решили убивать всех наместников, которых будут к ним присылать.
В день, когда в церквах служили молебны по случаю «спасения» Константина, 24 июня, члены офицерской организации устроили в военном лагере близ Варшавы политическую демонстрацию — панихиду по казненным товарищам.
Варшава по числу арестов могла конкурировать с Петербургом.
27 июня следственная комиссия собралась почти в полном составе. На председательском месте важно сидел престарелый князь Голицын. По бокам длинного стола, покрытого красным сукном, торжественно восседали управляющий III отделением свитский генерал-майор Потапов, петербургский обер-полицеймейстер генерал-лейтенант Анненков и другие лица.
Комиссия вернулась было к прежним показаниям Баллода, но он сразу же заявил, что там многое неверно. Расспросив подследственного о соседях по квартире и знакомых, комиссия особенно интересовалась прокламациями: от кого получал тексты, в каком количестве печатал, как распространял.
Баллод показал, что листок «Русское правительство под покровительством Шедо-Ферроти» напечатал сначала в количестве 125–150 экземпляров, а потом еще 300–400 экземпляров. Прокламацию «Офицеры» набирал с «Колокола» и напечатал во второй половине мая 70–80 экземпляров. С «Колокола» набрал и статью «Что нужно народу?». Статью о капитане Александрове получил по почте и напечатал 400–500 экземпляров, Отпечатанные листки разбрасывал сам на Васильевском острове, на Выборгской стороне около Медико-хирургической академии, на Невском проспекте и на Литейном, в кафе-ресторанах Еремеева и Доминика вкладывал листки в газеты или просто оставлял на столе.
На вопрос комиссии о том, каких последствий он хотел достигнуть, распространяя прокламации, Баллод ответил, что это была шалость. «Действительно, — добавил он, — я иногда думал, что подобные листки склонят правительство на уступки, как, например, на свободу книгопечатания, но это было только между прочим».
Особенно настойчиво комиссия допытывалась о связях с «Молодой Россией». На вопрос о том, как попала к нему эта ^прокламация и кто автор «Предостережения», Баллод изложил целую историю. Он рассказал, что в первой половине мая получил по городской почте письмо, приглашавшее его в Александровский парк. Он пошел туда и встретился с двумя незнакомыми господами, которые предложили ему вступить в революционный комитет, вручили в качестве своей программы «Молодую Россию» и назначили следующее свидание через неделю. На втором свидании Баллод оспаривал каждую строчку «Молодой России», считая ее крайне уродливой программой. Вступить в комитет он пока отказался, но обещал отпечатать листок, если он не будет иметь столь кровожадный характер. В начале июня он полудил новое письмо, на этот раз с приглашением прийти в Петровский парк. Здесь ему продиктовали «Предостережение» и дали денег на выкуп нового станка. Баллод обещал сделать работу к следующему воскресенью.
Допрос был долгим и утомительным. Члены комиссии поочередно покидали помещение, чтобы проветриться и подкрепиться, а Баллод беспрерывно отвечал на вопросы и тут же повторял их в письменном виде. Священник Петропавловского собора Михаил Архангельский многократно увещевал подследственного. Комиссия не верила таинственной истории с неизвестными господами в Александровском парке. В конце дня, после очередного увещевания, Баллод, измученный долгим допросом, признал наконец, что «Колокол» получал от студента Лобанова, к печатанию приступил по совету студента Мошкалова, статья против Шедо-Ферроти дана литератором Писаревым…
Комиссия постановила обыскать и арестовать всех троих. Баллод был отправлен в крепость с вопросными пунктами — он должен был повторить письменные показания, уличающие названных лиц.