3. МОТИВЫ РУССКОЙ ДРАМЫ
Возобновленные после восьмимесячного запрещения радикальные журналы были уже не те, что прежде. Лишившись Добролюбова и Чернышевского, «Современник» заметно потускнел. Ни Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин, вступивший в редакцию, ни Максим Алексеевич Антонович, ставший идейным руководителем и фактическим редактором журнала, не могли восполнить утраты. Оставаясь передовым и все же лучшим русским журналом, «Современник» потерял свой боевой дух. На его страницах появились статьи, противоречащие прежней программе, а новой программы журнал еще не выработал. Интерес читателей к нему падал. Напротив, «Русское слово» набирало силу и популярность. В полную мощь развернулись Николай Васильевич Соколов, Дмитрий Дмитриевич Минаев и сам Благосветлов. Постоянными сотрудниками журнала стали Варфоломей Зайцев, бойкий и резкий молодой критик, и Николай Васильевич Шелгунов, бывший публицист «Современника», томящийся в заключении. А с июля и Писарев вновь получил возможность печататься в журнале.
С первых номеров 1863 года между «Современником» и «Русским словом» начались разногласия. В феврале Антонович повторил: «Базаровщина есть, может быть, чистая клевета на литературное направление», напоминая о прошлогоднем разномыслии журналов, не разросшемся в полемику лишь ввиду их прекращения. В апреле Щедрин в пылу полемики с «Временем» посмеялся над «Записками из мертвого дома» Ф. М. Достоевского. Он немедленно получил отпор со стороны Зайцева. Но это были лишь внешние проявления более глубоких расхождений.
События 1862 и особенно 1863 года показали с полной очевидностью, что реакция перешла в решительное наступление. Столь же ясно стало, что революционная ситуация, сложившаяся в стране в 1859–1861 годах, не разрешилась ожидаемым многими крестьянским восстанием. «Волна революционного прибоя была отбита…» (В. И. Ленин). Факт был слишком очевиден. Вера в революционные возможности народа была подорвана. В этих условиях вопрос о путях развития России следовало решать заново. Варфоломей Зайцев склонялся к якобинству. На страницах «Русского слова» он писал: если народ по своему неразвитию не может поступать сообразно со своими выгодами, то революционеры могут «действовать энергически» против народа. Не разделяя настроений своего друга, Писарев начал разрабатывать программу достижения социализма помимо «исторических событий», то есть без крестьянской революции, в возможности которой теперь он сомневался больше чем когда-либо. Кроме общего взгляда на историю человечества, движущей силой которой он полагал экономическое развитие («Очерки из истории труда»), Писарев успел только изложить свои мысли (да и то в общих чертах) о науке — ей в программе отводилась важнейшая роль. Но и высказанного оказалось достаточно для того, чтобы восстановить против себя Щедрина. Великий сатирик тоже размышлял о судьбах своей страны и разрабатывал свою программу. Так же как и Писарев, Щедрин сомневался в революционных возможностях современного народа, но в отличие от Писарева считал несвоевременным выдвигать социалистические требования. Передовая молодежь должна отказаться от «сектаторства» (то есть от революционной деятельности) и принять участие в практической жизни (то есть поступать на государственную службу, чтобы «проводить политику либерализма в капище антилиберализма»). При сходстве исходных позиций направления, в которых развивались программы ведущих публицистов «Современника» и «Русского слова», противоположны. Столкновение между журналами было неизбежно.
В январе 1864 года Писарев написал статью «Цветы невинного юмора». Поводом для нападения на Щедрина послужили две его книги, вышедшие одна за другой в 1863 году, — «Сатиры в прозе» и «Невинные рассказы».
В выступлении Писарева против Щедрина остался до сих пор незамеченным важный аспект: преемственность «Цветов невинного юмора» от «Литературных мелочей» Добролюбова. Обосновывая в 1859 году новую тактическую линию «Современника», Добролюбов выступил против обличительной литературы. Это была форма легального выражения революционной мысли о том, что критика отдельных недостатков не имеет смысла, что эти недостатки исчезнут сами собой при изменении главных условий жизни. Выдвигая требование коренного переустройства общества, Добролюбов имел в виду социальную революцию. Писарев применил тот же прием и в тех же целях.
Начиная статью с характеристики «чистого искусства», Писарев включает в его сферу все, что пишется не для высказывания собственных идей или популяризации чужих, но самостоятельно продуманных мыслей, а ради процесса писания, ради заработка. К литераторам, живущим чужими, непереваренными мыслями и лишь владеющим пером, он причисляет и Щедрина.
«Рассказ, — писал Писарев, — должен производить на нас то же впечатление, какое производит живое явление; если же жизнь тяжела и безобразна, а рассказ заставляет нас смеяться приятнейшим и добродушнейшим смехом, то это значит, что литература превращается в щекотание пяток и перестает быть серьезным общественным делом». «Смеяться над безобразием глуповца все равно, что смеяться над уродством калеки, или над дикостью дикаря, или над неопытностью ребенка…»
У Щедрина, полагает Писарев, нет ничего общего с молодежью. Ее сочувствием он пользуется потому, что печатается в «Современнике» и только «до поры до времени». Его влияние Писарев считал вредным и старается «разрушить пьедестальчик этого маленького кумира».
Оценка творчества Щедрина Писаревым явно несправедлива, об этом неоднократно писалось. И только М. С. Ольминский заметил, что нечто в критике Писарева было и справедливым, ибо период 60-х годов для Щедрина был периодом «принципиальной беспринципности». Главным же в полемической статье Писарева были позитивные идеи. Они-то и составляют ее рациональное зерно.
Некоторые исследователи находят в «Цветах невинного юмора» «наиболее прямолинейный апофеоз естествознания». Принято считать также, что в этой статье Писарев отклонился от социалистических идеалов и отдал дань иллюзиям о культурном капитализме. Все это едва ли справедливо. Думаю, что именно в этой статье содержится ключ к правильному пониманию смысла пропаганды естествознания, предпринятой публицистом.
Не апофеоз естествознания, а апофеоз опытной науки, в том числе и общественной. «Наука, раскрывающая пред человеком жизнь клеточки, жизнь человеческого организма и историческую жизнь человеческих обществ» — так определяет Писарев содержание пропагандируемой им науки, в большинстве случаев (по цензурным причинам) именуемой им естествознанием. Подобное недоразумение произошло и с так называемыми «иллюзиями о культурном капитализме».
Разве Писарев возлагал на «всякого рода капиталистов» какие-либо необыкновенные надежды? Вовсе нет, он только полагал, что, научившись мыслить, они поймут совпадение их собственной пользы с интересами экономического развития России. Тогда капиталы не будут «уходить за границу», или «тратиться на безумную роскошь», или «ухлопываться на бесполезные сооружения», а «будут прилагаться к тем отраслям народной промышленности, которые нуждаются в их содействии». Речь идет о нормальном процессе развития капитализма. Идиллическим предположение это может казаться только потому, что все это было еще впереди, а в реальной действительности пока ничего похожего не было: Россия едва вступила на этот путь и еще не осознала направления своего движения.
Публицист намекает и на дальнейшие перспективы развития. «Что касается до меня, — пишет он, — то я решительно не вижу резона, почему сын капиталиста не мог бы сделаться Базаровым или Лопуховым, точно так же как сын богатого помещика сделался Рахметовым». Имена литературных персонажей, неоднократно охарактеризованных Писаревым, говорят сами за себя. Здесь идет речь не о «перерождении молодых и наиболее образованных представителей буржуазии», а о выходцах из этого класса, становящихся на сторону народа, о социалистах и революционерах. «Подобные превращения» станут обыкновенны, если в обществе будет постоянно поддерживаться «та свежая струя живой мысли, которую вносит к нам зарождающееся естествознание».
Экономическое развитие страны при капитализме, полагал Писарев, поднимет на новую, более высокую ступень и народные массы: «Если все наши капиталы, если все умственные силы наших образованных людей обратятся на те отрасли производства, которые полезны для общего дела, — продолжает публицист, — тогда, разумеется, деятельность нашего народа усилится чрезвычайно, богатство его будет возрастать постоянно, и качество его мозга будет улучшаться с каждым десятилетием. А если народ будет деятелен, богат и умен, то что же может помешать ему сделаться счастливым во всех отношениях?» Вопрос риторический — ответа не требует. Но уже в самом вопросе подразумевается активная роль народа. Без каких-либо пояснений Писарев продолжает: «Конечная цель лежит очень далеко, и путь тяжел во многих отношениях; быстрого успеха ожидать невозможно…» Нет сомнений в том, что для Писарева конечная цель заключается в том, чтобы народ сделался счастливым во всех отношениях, и лежит за пределами капитализма. Внимательный читатель «Русского слова» понимал это прекрасно: всего два месяца назад Писарев предрекал падение «тиранического господства капитала». «Путь умственного развития», по мнению Писарева, «оказывается необходимым, единственно верным путем», «путем к счастию».