Не слишком ли это смелые обещания? Не думаю. Они то и дело воплощаются в жизнь – иногда быстро, иногда медленно. Они непременно материализуются, если не забрасывать утренние страницы.
Не так уж важно, верим ли мы, что страницы помогают нам поддерживать связь с некой дружественной силой или сами ею являются. На самом деле имеет значение только ежедневная практика – своего рода медитация вперемешку с молитвой.
Утренние страницы работают в обе стороны. Мы посылаем «запрос» и получаем «ответ». К нам приходят идеи – мысли, догадки, наития. Нас направляют и ведут – осторожно и умело ведут вперед. Недавно я узнала об одном мужчине, который пишет утренние страницы уже двадцать два года. Он атеист, и для него сами страницы стали высшей силой. Услыхав, что он написал тринадцать киносценариев, я сказала ему: «Ты не веришь в Бога, зато Бог, очевидно, верит в тебя». Исключительная работоспособность – частый побочный эффект утренних страниц. Привыкая вести их, мы становимся храбрее, учимся идти на риск, когда страницы подталкивают нас к этому, и переходить от одного начинания к другому, не переживая мучительных периодов застоя. Учась подвергать сомнению собственные сомнения, мы расширяем границы, растем и смелеем. Страницы служат нам подушкой безопасности. Риск, некогда казавшийся столь грандиозным, вдруг становится меньше. В конце концов, даже если мы упадем, страницы не дадут нам разбиться. Они нас поддерживают. «Ловят» нас, словно страховочная сетка, на которую приземляются цирковые акробаты. Вкупе с творческими свиданиями они позволяют заметить синхроничность. Мы то и дело оказываемся в нужном месте в нужное время. Нам все чаще «везет», и мы привыкаем полагаться на удачу. Страницы наставляют нас на духовный путь. Мы все увереннее чувствуем себя в роли писателя. Мы обращаемся к вселенной, и она отвечает.
«Писательство – своего рода молитва».
Начиная утренние страницы с рассказа о том, где находимся и как себя чувствуем, мы на самом деле пишем молитву. Мы посылаем вселенной телеграмму со словами: «Вот где я нахожусь и что ощущаю. Можешь помочь мне?» Обозначив свои координаты, мы посылаем сигнал SOS. Без обиняков сообщаем, что испытываем, приглашая вселенную вмешаться от нашего имени. Та же философия применима и к другим творческим начинаниям, за которые мы беремся в течение дня.
Мы живем в далекое от религии время и зачастую не осознаем, какой мощной и действенной молитвой может быть написанное слово. Берясь за перо, прислушиваясь к вдохновению, мы произносим извечную молитву художников: «Прошу, помоги». Порой не так важно, о чем мы пишем, как сам акт писательства. Слова влекут за собой искренность точно так же, как искренность рождает слова. Подробно описывая свое состояние, мы обретаем дар смирения, а из него рождается великое искусство. Вспомните «Мону Лизу» – как точно автор изобразил ее загадочную улыбку. С тщанием подходя к писательству, мы тоже способны передать тайну человеческого существования. Великое искусство рождается из молитвы: «Прошу, помоги мне выразить то, что я вижу и слышу».
Моих неверующих друзей поражает и даже оскорбляет, что я молюсь, когда пишу. «Но это работает, – твержу я им. – Как профессиональная писательница я готова использовать любые действенные методы».
«Но, Джулия! – восклицают они. – Разве это не жульничество?» Послушав их, можно подумать, что писательство – это какой-то цирковой трюк, который требуется освоить.
Я отвечаю, что было время, когда все молились. Люди то и дело связывали творческое вдохновение с волей высших сил. Сегодня мы не желаем признавать Бога своим соавтором – и тем не менее именно таким на протяжении веков был опыт многих художников. Как говорил Брамс: «Идеи приходят ко мне прямиком от Бога». А Уильям Блейк отмечал: «Работу выполняю не я, а Святой Дух».
Художники на протяжении многих столетий говорили о божественном происхождении своих идей. В частности, композиторы рассказывают о том, что музы помогают им сочинять музыку. Но божественная искра знакома всем творцам. Проявляя смирение, мы приветствуем поток идей, которые нередко принадлежат не нам самим. Хватаясь за нить вдохновения, которая ведет нас от одной идеи к другой, мы зачастую испытываем благоговение. Мы будто собираем кусочки небесной головоломки, и с каждой новой мыслью, отыскавшей свое место на бумаге, все яснее различаем очертания того, что желает родиться. В сущности, в минуты подобных приливов вдохновения мы испытываем благодать. Среди наших мыслей появляются божественные идеи. Мы записываем их на бумагу, а они возносят нас к небесам.