В любом случае яд, все тот же яд из юношеских стихов Сталина или из старого емичевского рожка, был бы сообразным завершением такой жизни — если она и впрямь завершилась.
Но не зря мартовские сборища, посвященные годовщине сталинской смерти, дышат смутной верой в его возвращение, сопряженное с тем же пробуждением самой земли, которое мы находим в преданиях о Сослане или Сосруко. В них тоже говорится о начале весны[626]:
Сосруко любил жизнь… Он знал, что все растет и обновляется на земле, и сказал своим убийцам:
— Отнесите меня туда, где все растет и обновляется.
Но… они зарыли Сосруко живым в землю, придавили его тяжелым камнем, засыпали землей и воздвигли огромный курган.
И с той поры каждый год в тот весенний день, когда Сосруко закопали живым в землю, оживают животные, реки освобождаются от ледяных оков, пробуждаются травы и тянутся к свету земли.
И Сосруко <…> рвется наверх, на свет, но не может сквозь подземную толщу пробиться туда, где все растет и обновляется, — и невольно льются слезы из его глаз.
Ведь здесь, в стране живых, у него еще столько дел:
Каждую весну, когда перепел кричит «куу» и начинает расти лопух, Сосруко кричит из-под земли:
— Когда небо голубое, земля зеленая, появиться бы мне на свете хотя бы на семь дней, свободно проехать по ней! Я бы вырвал глаза всем моим врагам, я бы сровнял с землей всех, кто чинит на земле несправедливость!