У всесоюзной игры имелся пародийно-домашний эквивалент, подсказанный как плебейско-подьяческим воображением Сталина, знавшего лишь две социальные ниши — холопа и властелина, — так и его национально-этнографическими ассоциациями. Свою малолетнюю дочь диктатор величал «хозяйкой» (во 2-й главе мы коснемся и непосредственно кавказской подоплеки этого прозвища), у которой он, ничтожный «секретаришка», покорно испрашивал «приказы»[118].
Копыта партии
Инверсии такого рода отражаются в диалектических причудах пространственно-двигательной семиотики Сталина, неоднократно упоминавшихся на этих страницах. Мы говорили, помимо прочего, о свойственном ему сплетении статики и динамики. В остальных случаях отмечалась странная взаимообратимость и двуединство таких симметричных категорий, как внешняя и внутренняя, лицевая и обратная стороны объектов, движение вперед и назад, верх и низ. Удобной иллюстрацией к сталинскому восприятию социальной иерархии может служить традиционнейшая метафора политического движения к цели или государственного строительства как скачки. Сталин настойчиво пользовался этой кавалерийской аллегорикой, словно компенсируя свой — действительно странный для кавказца и так называемого создателя Первой конной — страх перед лошадьми и верховой ездой. «Эти государства… — бросил он как-то в беседе с Роем Говардом по поводу соседей Советского Союза, — прочно сидят в седле». По отношению к народу и стране правящая партия изображалась им в контурах Петра Великого — т. е. в образе седока или жестокого, властного наездника. Комментируя «итоги первой пятилетки», он высказался на этот счет достаточно откровенно:
Партия как бы подхлестывала страну, ускоряя ее бег вперед <…> Нельзя не подгонять страну, которая отстала на сто лет.
В 1930‐е годы он не раз призывает «новых людей», новые промышленные кадры — «оседлать» и «погнать вперед» технику, а на склоне лет, в «Экономических проблемах социализма», говорит о способности общества «оседлать» даже экономические законы. В то же время и сама эта партия наделяется теми же приметами ездового животного, что и все прочие подданные, — например, копытами:
Партия должна подковать себя на все четыре ноги.
Если тут с газетной непринужденностью собраны в нелепый химерический образ конь и подковывающий его кузнец, то чаще всего Сталин ограничивается прямым сопоставлением любимой партии с тягловой скотиной:
В партии имеются коренники и молодые… центровые и окраинные люди.
Большинство ЦК, запрягшись в государственную телегу, двигает ее вперед с напряжением всех своих сил.
Согласно его речи от 13 апреля 1928 года, не обделен этой почетной обязанностью и рабочий класс — тот самый, который (в том же выступлении) изображается им в качестве «хозяина» страны:
Нам нужно поставить дело так, чтобы бдительность рабочего класса развивалась, а не заглушалась, чтобы сотни тысяч и миллионы рабочих впрягались в общее дело социалистического строительства[119].
Не забыта, разумеется, вторая классовая составная советского общества. Еще раньше Сталин выразил надежду на то, что удастся
запрячь крестьянство в общую упряжку с пролетариатом по пути строительства социализма.
Чтобы докомплектовать тройку, к ней осталось присоединить советскую интеллигенцию:
Она вместе с рабочими и крестьянами, в одной упряжке с ними, ведет стройку нового бесклассового общества («О проекте Конституции Союза ССР»).
Тут впору напомнить о профессоре Устрялове, обреченном «возить воду» на большевизм. С другой стороны, если не в меру старательные партийцы зарываются, бестолково ускоряя бег, «таких товарищей надо осаживать» (Речь на XIV съезде). Хуже всего, конечно, когда головокружительная скачка уносит их прочь от генеральной линии, когда, как пишет Сталин в 1930 году по поводу «ошибок в колхозном движении»,
одна часть наших товарищей, ослепленная предыдущими успехами, галопом неслась в сторону от ленинского пути.
Живописуя эту опасность, Сталин доходит в своем наездническом пафосе до невольного подражания пушкинскому Медному всаднику, сумевшему спасти Россию, остановив ее «над самой бездной»:
Трудно остановить во время бешеного бега и повернуть на правильный путь людей, несущихся стремглав к пропасти.
118
Не исключено, что каким-то стимулом для этой эпистолярной клоунады послужило Сталину шутливое послание Г. Пятакова времен Гражданской войны: «Ваше Высокопревосходительство! Осмеливаюсь всепокорнейше, почтительнейше и настоятельнейше просить Вас отдать нам Серго <…> Егорка Пятаков» (Большевистское руководство. Переписка 1912–1927. С. 110).
119
Это была и популярная тогда метафора самоотверженной большевистской работы. Ср. в покаянном письме Н. Угланова (заявление в ЦКК, 1933): «Я стараюсь усиленно работать и впрячься в партийную телегу» (цит. по: Неизвестная Россия: XX век. М., 1992. Т. I. С. 62).