Политика - случайная для меня область, а потому перехожу к примерам из дел литературных, которые лучше всяких теорий расскажут о второй жизни султана Махмуда за эти жуткие четверть века. Начну хотя бы с красочной истории самой "Тысячи и одной ночи, - истории как раз на тему сказки; только сказка сказкой, а здесь пойдет быль.
Жил был человек, влюбленный в книгу; звали его Кроленко (не смешивать с знаменитым народным комиссаром Крыленко, ныне расстрелянным или вообще исчезнувшим с лица земли). Дело было в самом начале НЭП'а, о котором Ленин сказал, что она ("новая экономическая политика") вводится "всерьез и надолго". Наивные люди поверили - в числе их и энергичный молодой Кроленко, основавший в эти годы издательство "Академия". Верное чутье прирожденного "книжника" подсказало ему, в какой области книге суждены успехи в эти годы усталости от успехов революции. Разгром Деникина, разгром Колчака, разгром интервентов, разгром за разгромом
А в душе истома,
И как будто тошно...
Так, вероятно, тошно было султану Махмуду рожать восьмого ребенка... "Зарыться бы в свежем бурьяне, забыться бы сном навсегда!"
Книжник Кроленко чутко понял, что в эти годы НЭП'а, в годы усталости от революции, три разряда книг имеют шансы на успех, и в первую очередь мемуарная литература (забыться бы в рассказах о прошлом!). И он начал в "роскошных изданиях" - и с громадным успехом -издавать и переиздавать мемуарную литературу ХIХ века.
Вторая удача его чутья: он понял, что в середине двадцатых годов, после десяти лет революции, среди "актуальнейших" пролетарских романов, вроде "Фабрики Рабле", честного, но бесконечно бездарного пролетария Михаила Чумандрина, романы которого критика (печатно!) ставила выше "Войны и мира"...
Прерываю себя на полуфразе, чтобы вспомнить, как однажды потряс меня мощный образ первых же строк одного из многочисленных романов этого соперника Льва Толстого: "Наденька вышла на балкон, опираясь на тяжелые дубовые перила", - которые она, бедная, очевидно, так и таскала, очевидно, за собой по всей квартире, из комнаты в комнату, словно палку...
Так вот, чуткий издатель понял, что в эпоху таких даже грамматически беспомощных и абсолютно бездарных сюжетно и композиционно пролетарских Львов Толстых величайшим успехом среди приунывших читателей должен пользоваться такой несомненный сюжетно-композиционный гений, как Александр Дюма (отец). И издатель стал выпускать "в роскошных изданиях" и - надо отдать ему справедливость - впервые в хороших переводах роман за романом Александра Дюма. Успех превзошел все ожидания.
Наконец - третий разряд книг, которые могли рассчитывать на успех в эти годы утомления от победоносного, дубоватого и плоско-прозаического русского марксизма: запретная область СКАЗКИ. К слову сказать, отношение к ней марксизма с годами являло "ряд волшебных изменений милого лица", но это пока выпадает из моей темы. И тут молодой издатель решил, не ограничиваясь изданием отдельными томами областных и национальных сказок, с особенной роскошью выпустить в свет впервые на русском языке полную "Тысяча и одну ночь", переведенную не с французского языка, да еще с сокращениями, как это бывало раньше, а с арабского подлинника и с возможной полнотой. Перевод текста был заказан одному молодому ученому, под редакцией академика Крачковского, а "оформление" книги - стилизованная графика -предоставлено было художнику Ушину, довольно удачно справившемуся с поставленной перед ним задачей. Особенно поражала российского читателя суперобложка, блестевшая золотом, серебром и всеми лакированными красно-сине-желтыми тонами радуги. Впрочем зачем я все это рассказываю? Издание это (в восьми томах) дошло и до Европы, а в советской России представляло библиографическую редкость, котируясь у букинистов (государственных, конечно) в 1.200-1.500 рублей за все издание. Кстати сказать: собрание сочинений Александра Дюма в ужасном издании Сойкина стоило и того дороже: 2.500-3.000 рублей...
Государственное Издательство ревниво следило за успехами издания мемуарной литературы (как это раньше само не догадалось!), но мужественно перенесло эту удачу частного издательства: ведь НЭП - "всерьез и надолго", ничего с этим не поделаешь! Терпение стало истощаться, когда Александр Дюма в роскошных изданиях и с блестящим успехом продефилировал на книжном рынке. Кстати - и НЭП стала немного колебаться... Но когда появился первый том "Тысячи и одной ночи" и произвел сенсацию - терпение исчерпалось! Для чуткого издателя (не будь чутким!) началась вторая жизнь султана Махмуда.
Значит: пожалуйте в ГПУ! Этому органу власти пришлось волей-неволей арестовать издателя и убедительно объяснить ему все неприличие его поведения. Сравнительно с другими случаями - дело кончилось быстро и благополучно: издатель "просидел"' сколько-то месяцев, никуда не был ни сослан, ни выслан (редкий случай!), но зато убедился в полной анти-государственности своего поведения и "добровольно" решил, что издательство его, "Академия", должно именно под этой, зарекомендовавшей себя маркой, стать неразрывной частью Государственного Издательства (что и случилось), а сам он, издатель, может отныне заниматься чем хочет - кроме, конечно, издательства...
Академия после этого существовала еще лет десять, как составная часть Государственного Издательства, а обкраденный государством издатель мог на досуге вспоминать сказку из "Тысячи и одной ночи" о двух жизнях султана Махмуда...
НЕСКОЛЬКО СЛОВ О САМОМ СЕБЕ
(История тоже не без фантастики)
Писать о самом себе - и трудное, и скучное дело, но так как и мне пришлось быть одной из иллюстраций к фантастической истории султана Махмуда, то, преодолевая скуку и трудность, скажу несколько слов о себе самом.
Никогда не был я членом какой бы то ни было политической партии, но всю свою литературную жизнь продолжал (а по мнению ГПУ - даже "возглавлял") то направление народничества, которое определяется именами Герцена, Чернышевского, Лаврова и Михайловского. К началу ХХ-го века направление это политически оформилось в партию социалистов-революционеров ("эсеры"), и мне довелось "возглавлять" литературные отделы их журналов и газет ("Заветы" 1912 -1914 гг., "Дело Народа" 1917 г.). Когда эсеры осенью 1917-го года раскололись на "правых" и "левых", то в газете последних "Знамя Труда" и в журнале "Наш Путь" я опять таки был редактором литературных отделов. Имя мое было, конечно, занесено на черную доску ЧК, ГПУ и прочих органов власти победоносного марксизма. Однако после убийства Мирбаха и разгрома "левых эсеров" в июле 1918-го года меня еще временно оставили в покое.
Только в феврале 1919-го года последовал первый мой арест в Царском Селе органами ЧК по обвинению в не существовавшем "заговоре левых эсеров"; через день были арестованы - по адресам в моей записной книжке - Александр Блок, Алексей Ремизов, Евгений Замятин, художник Петров-Водкин, проф. С.А. Венгеров, М.К. Лемке и многие другие столь же ни в чем неповинные писатели (к слову сказать - история пребывания Александра Блока в недрах ЧК закреплена в книжке "Памяти Александра Блока", изданной Вольной Философской Ассоциацией в 1922 году; о том, чем была "Вольная Философская Ассоциация" - Вольфила - в эти годы еще расскажу особо). Всех их выпустили после кратковременного пребывания в стенах ЧК, а меня увезли в Москву, на "Лубянку" (центральная московская Тюрьма ЧК, ГПУ, НКВД - вплоть до нынешних дней). Фантастическая история этого путешествия и пребывания в подвалах "Лубянки" - заслуживает подробного рассказа, которому здесь не место; скажу только, что на этот раз фантастическое "дело" закончилось благополучно - и султан Махмуд вынырнул через две недели на свободу, с обещанием, что его впредь не будут "зря беспокоить" ...