Но она шла, стараясь не обращать внимания на боль.
Шла непреклонно, уверенно.
Остановилась только у самого ствола, чтобы перевести дух.
Вспорхнула в небо бабочка, вспугнутая колыханием стеблей, а Зина опустилась на корточки, почти прикасаясь лбом к почерневшему стволу.
Жгучие листья крапивы хлестнули ее по лицу, но она будто бы и не почувствовала этого – главное, что очки защитили глаза.
Прогалину в высокой поросли она увидела быстро. Там и решила копать.
Корень дерева уже давно был трухлявым, а земля под ним – рыхлой. Лопатка входила легко, как в сухой морской песок. Откуда у Зины появилась такая ассоциация? Она не знала.
— Зинаида Борисовна!
Зина обернулась, и чуть привстала, чтобы видеть обращавшегося к ней.
Максим стоял прямо у кромки крапивы. В руках его была штыковая лопата.
— Давайте помогу.
«Лучше б ты косу нашел» — Мелькнула недовольная мысль.
— Нет, спасибо. — Ответила она. — Здесь слишком мало места для двоих. Помоги лучше Игорю.
И отвернулась, не дожидаясь ответа.
Лопатка легкими, быстрыми движениями откидывала землю. Занимаясь любимым делом, Зина забыла и про страх, и про то, насколько кошмарной должна была быть ее находка.
Довольно скоро лопатка уперлась во что-то твердое, и она продолжила раскопки, разгребая рыхлую землю руками.
Первой ее находкой стала жестяная шкатулка из-под немецкого чая. А за ней показался провал грудной клетки, слишком маленькой, чтобы принадлежать взрослому человеку. Кое-где грязными налипшими на кости лоскутами еще проглядывалось знакомое цветастое платье.
— Здравствуй, Нюра… — Прошептала она, продолжая копать.
Девочка лежала в земле в позе эмбриона, обхватив себя за плечи.
Зина вытряхнула из сумки оставшиеся инструменты прямо на землю, и начала бережно укладывать туда останки.
— Не мародерства ради… — Она будто извинялась перед девочкой за то, что потревожила ее покой. Впрочем, покой ли? — Ты достойна нормального погребения. Не здесь. Не так.
Последним лег в сумку череп.
Она взяла в руки жестяную коробку, раздумывая над тем, как ей поступить. С одной стороны – нужно было дождаться Остапа, или хотя-бы Игоря.
С другой – ее съедало любопытство.
Воровато оглянувшись, и убедившись что Игорь с Максимом заняты, Зина рискнула, и с усилием отодвинула заржавевшую, забитую пылью маленькую защелку, и открыла крышку.
В коробке из под чая лежал амулет, похожий на тот, который сняли с тела Бабы Паши, пучок перьев, и, неожиданно, письмо.
Простой, сложенный вчетверо листок, вырванный когда-то из школьной тетради, пожелтевший от времени.
Зина развернула письмо.
«Дорогая моя девочка».
Чернила давно выцвели, но текст все еще был достаточно читаем.
«Вряд-ли ты когда-нибудь меня поймешь. Ты не успела вырасти, обзавестись детьми. К тебе не подкрадывается старость.
Но уверена, что простишь.
Что-то мне подсказывает, что на моем месте ты поступила бы так же.
Сережа был моей единственной опорой после того, как ушел ваш отец. Ты тоже рано или поздно ушла бы в семью мужа, оставив меня доживать свой век в одиночестве.
Будь ты постарше, поддержала бы меня в тяжелом решении.
Прости меня за то, что я сделала. Но только так я могла вернуть Сереженьку.
Мама».
Зина сначала никак не могла сообразить, кто такой этот Сережа. А поняв – в ужасе прижала грязную, в комьях земли ладонь к губам.
Страшная догадка никак не укладывалась в ее рациональном, воспитанном на научном атеизме мозге.
Но все произошедшее за последние несколько дней никак не поддавалось ни логике, ни рационализму.
Сергей. Именно так звали погибшего сына Бабы Паши.
«А потом, в сорок четвертом он приехал… в гробу. Погубила фашистская пуля под Брянском…» — Воспоминание молнией поразило ее.
Вот зачем на амулете Бабы Паши была фрицевская пуля. От нее он погиб. Она же помогла и воскресить.
Во всех культах для такого ритуала нужна была ЖЕРТВА.
Ягненок или черный петух не подошел бы. Пыталась ли она, прежде чем…
— Нюра… — Зина перевела взгляд на череп в сумке. — Как же это? С тобой это мама сделала?