— Я не собираюсь никого тащить ни в какую веру, — сказал он. — Я не хочу ехать к ним в гости, я ничего не хочу. Я хочу исполнить мой долг. Я тоже принёс клятву.
— Это может быть так, как ты сказал, а может — иначе. Или, может, ты сейчас сказал правду, а потом демоны помутят твой разум, и ты нарушишь слово. У Востока очень долгая память, и мы ещё знаем, чего стоят клятвы рабов Армагетто.
— Армагетто? — расхохотался Халлель. — Так я совсем не из этих! Моя вера моложе. Я человек Доброй Вести — знаешь такое? Я не имею отношения к стране бесов.
И ему показалось, что всё ещё можно спасти. Женщину можно спасти.
— Всё равно. Ты западный единобожник.
И это было всё. Конец. Да, у них и правда долгая память, понял Халлель; удивительно, как они ухитряются с такой отличной памятью жить. Это должно быть нелегко. Эти люди — герои, все вместе и каждый в отдельности.
Внезапно ударил ветер. Крупные капли воды хлестнули пыльную землю и тут же впитались. Стоял ранний сентябрь, и земля тосковала о влаге. Весной короткие, яростные дожди пробуждали затаившуюся жизнь, и скудная пустошь взрывалась буйством цветов. Один из местных мифов гласил, что первые люди проросли из капель крови Неру, упавших в сухую землю во время его битв с архонтами, во тьме в начале времён.
Халлель отвернулся и шёпотом стал молиться.
— Кому ты молишься? — спросил книжник.
— Богу, — сказал Халлель.
— Не надо. Тот, кого ты считаешь Единственным во Вселенной, на самом деле даже не бог. Не привлекай к нам глаза его слуг. Дело и так очень плохо.
— Плохо?! Так дайте мне помочь, пустите меня к ней! — закричал Халлель, теряя самообладание.
На них упала стена тьмы.
— Тебе придётся остаться в автобусе, — сказал книжник. — Не бойся. Это не ураган, автобус не унесёт. Если ты окажешься снаружи, ложись на землю на бок, спиной к ветру. Укутай голову одеждой и лежи. Буря долго не продлится.
Он повернулся и пошёл в убежище.
— Она умирает, — сказал Халлель.
— Есть вещи много хуже смерти.
Дверь из нержавеющей стали скрипнула, закрываясь.
Халлель вцепился руками в кресло. Он чувствовал, как автобус ползёт к стене убежища под грубыми толчками бури. Становилось то светлее, то снова падала ночь. Смотреть в окно Халлель избегал и даже закрыл глаза, но он чуял всем телом, как трясётся автобус, как дрожит и пытается вырваться из креплений каждая его деталь. Это было даже страшнее зрелища бури. Пустыня Гешу протянула руки на север и пыталась смять непрошеного гостя в комок. Явился, называется, в чужой дом со своим ковром… И хозяева хороши. «Есть вещи много хуже смерти…»
— Есть вещи много хуже смерти, — сказал попутчик.
— И Вы туда же? — огрызнулся Халлель и тут же пожалел об этом. Попутчик крякнул.
— Извините. Я Вас, конечно же, понимаю… Простите, лезу со своим рылом…
— Извините, — невпопад сказал Халлель, понял, что невпопад, и истерически засмеялся. — Эта страна меня доконает.
— Если не доконает буря. Хотите курить? — попутчик вынул пачку сигарет.
— Некурильщик.
— Тогда я закурю, — через секунду попутчик уже дымил сигареткой. — Послушайте, Вы расслабьтесь. Конечно, я понимаю — жалко. Жалко девицу, ребёнка… жалко себя. Только знаете — жалко у пчёлки. Это слово неправильно понимают. Так, как оно всё случилось, оно и лучше.
— Она не девица, — сказал Халлель. — Она явно замужем. Лучше… Что Вы этим хотите сказать?
Удивительно, но теперь слова попутчика приносили ему облегчение. Казалось, они снимают с души тяжесть, ставшую невыносимой. Халлель обнаружил, что очень устал. Ему было муторно, душно, как будто буря высасывала из автобуса воздух, а из его тела — силы. Он положил ноги на сиденье, и от этого ещё больше захотелось как следует отдохнуть.
— В последние несколько сотен лет, — рассудительно заговорил попутчик, — у нас на Западе утратили правильный смысл таких слов, как милосердие, жалость, любовь. Возьмём, к примеру, глагол «любить». Он означает прежде всего «относиться к кому-либо милосердно, с нежностью, с состраданием, изо всех сил помогать кому-то, ради кого-то жертвовать собой». Так его понимает современный человек, и когда вера нам говорит, что должно любить людей, он это тоже так понимает. Но это неверно.
Попутчик выпустил из широченного рта колечко дыма. Халлель посмотрел на него с новым интересом — и отвёл взгляд. Смотреть было неприятно и как-то сложно. К тому же он вдруг усомнился в поле этого человека. Скорее всего мужчина, да… Однако высоковатый голос мог быть и мужским, и женским. Шея была повязана оранжевым платком, скрывающим щитовидную железу. На груди и животе бугрились примерно одинаковые складки жира. В общем-то это необязательно был мужчина. Это могла быть и некрасивая мужеподобная женщина…