Восстанавливая это происшествие по воспоминаниям доктора, рассказу каменщика и результатам катастрофы, обнаруженным при следствии, я полагаю, что все произошло следующим образом. Одновременно со второй крысой, бросившейся на доктора, третья крыса (их было три — каменщик это ясно видел) бросилась сбоку на лошадь. Лошадь ли при этом упала и увлекла в своем падении экипаж, или он опрокинулся, наскочив колесом на грядку, но доктор вдруг очутился на земле (упал или соскочил — он уже не помнит), бросился к крыльцу усадьбы и стал отчаянно колотить ручкой бича в дверь, крича:
— Отворите, отворите!
Экипаж, как я уже сказал, опрокинулся (хорошо, что это случилось во дворе усадьбы, а не раньше!), фонари разбились, керосин из них пролился и вспыхнул ярким пламенем. «Было светло, как днем», — говорит каменщик, смотревший из окна. Он проснулся еще раньше от необычайного шума. Вскочив с постели, он подбежал к окну и отдернул занавеску. Сначала ничего не было видно, но потом, когда вспыхнул керосин, каменщик увидел прежде всего силуэт доктора, бегущего к двери, затем лошадь, лежавшую на земле и судорожно дергавшую ногами, а около нее двух каких-то чудовищ, из которых одно было обращено к окну спиною, а голова другого высовывалась из-за тела лошади. Третье такое же чудовище, во всей своей красе, с красными лапами, свирепыми глазами и двумя длинными острыми зубами, торчавшими изо рта, сидело около забора, обратив свою острую морду к огню. Это была, вероятно, та крыса, которая ранила доктора. Испугавшись падения экипажа и внезапного света, она, должно быть, бросилась бежать, но остановилась у забора.
Вы видали, конечно, крыс и знаете их длинные острые зубы и свирепые глаза. Представьте же теперь себе эту морду, равно как и все остальные размеры животного, увеличенными пропорционально раз в десять, да еще ночью, при легком тумане, при фантастическом освещении, и вы поймете, какое впечатление она произвела на каменщика, вдобавок только что проснувшегося и испуганного!
Не мудрено, стало быть, что он не сразу решился отворить дверь доктору, а сначала зажег огонь. Многие упрекают его за это, но я не решился бы присоединиться к их числу, не испытав предварительно своей собственной храбрости…
А доктор все кричал и стучал.
По словам каменщика, он рыдал от ужаса, когда дверь наконец была отперта.
— Засов, засов! — бормотал он, не будучи в состоянии сказать: «Заприте дверь!» Когда каменщик запер дверь, то доктор упал в кресло тут же в прихожей, и долго не мог подняться на лестницу.
— Не знаю, что это было такое, не знаю, — повторял он.
Каменщик хотел было принести ему водки, но доктор побоялся остаться один в прихожей, и они сидели здесь оба до тех пор, пока доктор не пришел в себя.
На дворе тем временем огонь успел погаснуть, и крысы вновь принялись за лошадь. Они оттащили ее к забору и ели до самого утра, так как никто не смел к ним приблизиться…
2
На другой день, часов около одиннадцати утра, Редвуд пришел к Бенсингтону с кипой вечерних газет. Бенсингтон на положении больного скучал в это время за чтением какого-то нелепого романа, взятого для него в Бромтонской библиотеке.
— Есть какие-нибудь новости? — спросил он.
— Да вот осы еще двоих искусали около Чартэма.
— Кто же в этом виноват? Надо было выкурить дымом все гнездо.
— Разумеется, мы не виноваты.
— Ну, а как насчет купчей на ферму?
— Да агент все затягивает дело. Говорит, что есть другие покупатели, а когда я ему говорю, что для нас это — дело жизни или смерти, то он, потупив глаза, советует накинуть еще двести фунтов. Мне кажется, я скорее согласился бы иметь дело с гигантскими осами, чем с агентами по продаже недвижимости… Никакого понятия об общественной пользе!..
Поговорив немножко об адвокатах, агентах, вообще деловых людях и позлословив на их счет, Редвуд подошел к окну и стал смотреть на улицу.
Бенсингтон тем временем, отложив в сторону роман, сидел задумчиво в кресле и рассматривал свои руки, сложенные ладонями вместе.
— А что, Редвуд, — спросил он наконец, — должно быть и нас с вами порядочно пробирают в газетах?
— Не так сильно, как можно было бы ожидать.