Теперь рыжие равнины казались запустелыми, почти безжизненными. За два дня Хуан Фа заметил лишь несколько страусов и пару огромных слонов. Их люди императора умудрялись отлавливать и дрессировать для битвы, наводя ужас на врагов. На таких громадин варварам трудно охотиться. Страусы кажутся легкой добычей, но они слишком проворны, всегда успевают отбежать, стрелой их достать непросто. Повелители здешних равнин, слоны, весили раза в четыре больше недорослых индийских собратьев, а бивни имели ржаво-красные, длиною в три бу. Слоны-самцы иногда приходили в бешенство и даже нападали на людей.
Хуан Фа страшился идти мимо этаких чудищ и с караваном. Теперь же, когда он шел всего лишь с монахом и лошадью, соседство исполинов ужасало. Но, к немалому удивлению купца, огромные самцы лишь втягивали воздух хоботом и возбужденно хлопали ушами. Не били ногами о землю, не швырялись вырванной травой. Не нападали.
Все же путешественники держались от них подальше и старались отдыхать поменьше. Хуан Фа так спешил догнать караван, вернуться домой, к Янь, что не останавливался даже на ночлег, все шагал и шагал в темноте.
Монах почти не разговаривал. Упорно топал рядом, глядел перед собой, бормотал сочиненные на ходу стихи.
Хуан Фа же еле переставлял ноги, клевал носом, воображал сладость объятий Янь.
И вдруг увидел детей. Диких, свирепых.
Десятки их сидели вокруг костра в большой пещере. Истощенные создания: вспученные животы, кожа обтягивает кости. На голых спинах татуировки змееголовых ящеров. Лица — словно черепа с присохшей кожей, остро заточенные зубы.
Разные дети — от совсем маленьких, едва умеющих передвигаться, до без малого юношей и девушек. Почти нагие.
Двое заметили чужих, принялись толкать соседей. Те оборачивались, но показалось, что разглядеть пришельцев издали способны далеко не все.
Внезапно посреди костра явился чародей, словно выпрыгнув из пламени, — в красной яшмовой маске демона, в плаще из тигровой шкуры. Танцевал среди огня, ступал на раскаленные угли без видимого вреда для себя. В правой руке сжимал трещотку из черепа огромной кобры, в левой — драконий зуб. Чародей пел, танцуя, голос его дрожал, то затихая, то наливаясь силой, и полнился скорбью.
Дети хором выпевали непонятные слова, звучно били правым кулаком в левую ладонь, и казалось, все больше орочонов могут видеть Хуан Фа, ощущать его присутствие. Варвары оборачивались, всматривались с любопытством. Купец заметил, как у совсем маленькой девочки течет по подбородку слюна, сочится изо рта, полного острых клыков.
Вдруг чародей, прервав пение, прорычал заклятие — и швырнул драконий зуб сквозь мглу. Дремлющий Хуан Фа дернулся в кошмаре, стараясь уклониться. Зуб ударил плашмя в грудь.
Купец открыл глаза.
Остановился. Взбудораженное дурным сном сердце бешено колотилось в груди. Сказал себе: «Причина кошмаров — больная совесть. Пройдет время, и все забудется».
Вечернее солнце рождало огромные, уходящие вдаль тени. Хуан Фа оглянулся и увидел его, катящееся за край мира. Солнце висело под облаками, похожее на багровый зловещий глаз.
— Ох, какой жуткий мне приснился сон, — прошептал купец даосу, не в силах забыть привидевшийся страх.
— Расскажи, — возможно, я сумею понять его значение, — предложил монах.
Кошмар сверхъестественно походил на явь. Хуан Фа даже чувствовал, куда ударил драконий зуб. Дотронулся — и обнаружил его, запутавшегося в шерсти овчинной куртки!
Монах вскрикнул.
Купец, дрожа, обернулся, отыскивая бросившего, — но вокруг лишь море колышущейся под ветром травы. Никого.
Тогда он понял. Чародей швырнул зуб за триста ли.
— Тут и ученый толкователь снов не нужен, — сказал печально монах. — Чародей отверг твое подношение.
Пришла тьма, а с нею волчий вой и крики охотящихся диких котов. Монах с купцом вскарабкались на холм и с его гребня заметили вдалеке яркие шелковые палатки каравана. Острокупольные, на арабский манер сделанные шатры освещались изнутри лампами и жаровнями, и каждый сиял в ночи диковинным самоцветом, светился рубиново-алым, сапфирово-синим, бледно-розовым, словно турмалин, искристо-белым, точно алмаз. Они влекли и манили, но Хуан Фа и шагу не мог ступить, ноги налились свинцом.
— Одна ночь ходьбы, и мы догоним караван, а с ним и мудреца, — выговорил купец.
— Смилуйся! — взмолился монах, сгибаясь и упираясь руками в колени, чтобы перевести дух. — Звезды так тусклы сегодня…