После ужина Серж распорядился:
— Моню связать. Пойми, мужик, это для твоего же блага, чтоб тебе не пришло в голову глупости делать. Так что подставляй лапы, так и тебе, и нам спокойней будет.
Будде и Толику пижон велел стеречь снаружи — мол, делитесь между собой, отсыпайтесь по очереди, как сами знаете, как хотите, но чтоб стерегли и назавтра чтоб оба были в форме. Завтра все, может, и решится с заданием. Напоследок добавил: внутрь не суйтесь, не нужно. И погладил замотанный изолентой приклад «Винтореза».
Когда Будда с Толиком остались вдвоем у огня, толстяк заметил:
— Серж не дурак, просто слишком высокого мнения.
— Это ты к чему?
— Не доверяет ни мне, ни тебе. Сейчас последний рывок остался, он не хочет слажать. Видишь, делал вид, что не смотрит, но твою беседу с мужиком все же просек.
— Думаешь, он понял, что я…
Будда поднес толстый палец к губам — мол, говори потише, и сам очень тихо сказал:
— Ничего он не понял, иначе бы шлепнул тебя, ни на секунду не задумавшись. Однако подозрения у него имеются. Это я к тому, что, когда решение будет принято, больше никаких колебаний ты себе позволять не имеешь права. Как решишь, так и поступай.
— Я уже решил, — глядя в потрескивающий костерок, буркнул Толик. — Ты со мной?
— Нет, я впереди тебя. В смысле, ложись спать, я первым покараулю. Часика через три-четыре разбужу.
— Три маловато, — вздохнул Толик.
— Я толстый, я больше устал, — с укоризной заметил Будда, — мне больше отдыхать надо!
И вот снова — на другого Толик за такие слова обиделся бы, но сердиться на этого толстяка у него никак не получалось. Уж такой Будда человек… С этой мыслью Толик и заснул. Снилась ему всякая дрянь — ухмыляющийся Серж, который превращался в крысу — ту самую, которую он, Толик, обнаружил в схроне, преследовал, но так и не подстрели. Во сне он снова гонялся за крысой по подземелью, стрелял — и всякий раз мазал, а крыса-Серж то отбегала, то подпускала преследователя поближе, но в последний миг ускользала из-под выстрела, оборачивалась, скалила зубы и верещала: «Не поймаешь, не поймаешь, еще не время!..» Толик злился, перезаряжал, стрелял, топал сапогами, опять злился и промахивался, а крыса пищала: «Еще не время!… Еще не время!..»
Вдруг обернулась снова человеком — все тем же мерзавцем Сержем и объявила: «Время». Потом Серж ухватил Толика за плечо, а Толик совал и совал патрон в казенник и, как это бывает в кошмарах, никак не мог зарядить. Он думал, что в большого Сержа он не промажет, однако проклятый патрон не становился на место, а Серж тряс его за плечи сильней и сильней…
— …Время! — повторил Будда, тряся спящего Толика. — Вставай, соня. Я и так больше времени тебе дал. Четвертый час уже, я тоже спать хочу.
Толик потянулся, потер глаза и огляделся по сторонам. Над головой небо начало светлеть, наливаться серым. Будда в самом деле дал напарнику поспать, а теперь, не говоря больше ни слова, поплотнее запахнул куртку, привалился к бетонной стене и закрыл глаза. Минутой позже его дыхание сделалось размеренным и ровным. Он уже спал. Толик встал. Сырая ночная свежесть проникла под одежду, заставила зябко поежиться. Он стал расхаживать по бетонной яме, чтобы согреться. Потом вскарабкался по стеллажам, оглядел ночной лес. Тихо здесь, спокойно. «Редко где в Зоне, — подумалось Толику, — встретишь ночью такую тишину».
* * *Твари ничего не снилось. Вместе с мозгами уничтоженных зверей она унаследовала способность видеть сны, но Тварь не была ни чернобыльским псом, ни крысой, она была новой сущностью, которая никогда не спала по-настоящему. Даже если тело оставалось неподвижным, Тварь неустанно трудилась. Она не умела уставать, поскольку попросту блокировала болевые ощущения или отключала группы мышц, нуждавшихся в отдыхе. Сложная система пищеварения, выстроенная из органов собак и псевдоплотей, могла часами переваривать пищу, проглоченную достаточно давно, этот процесс не был помехой новой охоте и пожиранию новой добычи. Сейчас Тварь вгрызалась в громадную кабанью тушу, зоны деления клеток трудились с максимальной нагрузкой, пищеварительный тракт непрерывно снабжал их материалом и энергией. Тварь стремительно наращивала массу. Схватка с кабанихой показала, что нынешние размеры недостаточны. Увеличить вес стало первостепенной задачей, но притом Тварь не оставляли смутные воспоминания-мечты — ощущения, равным образом обращенные в прошлое, когда она обладала человеческим мозгом, и в будущее, когда она снова им завладеет. Краткое знакомство с интеллектом и способностями Homo sapiens показало, что одной лишь головы мало, человеческие руки — инструмент не менее уникальный, чем человеческий разум. Для эффективного использования рук необходимы плечевой пояс, мышцы груди… словом, слишком многое из тела будущей жертвы. А чтобы обслуживать «инструменты», требуется еще больше органов человека. Тварь напряженно анализировала, какого рода операция ей предстоит, едва она завладеет организмом Homo sapiens. Мозги крысы и чернобыльской собаки мало подходили для аналитической работы, но Тварь компенсировала недостаток способностей временем и упорством. И наращивала массу. Для того чтобы закрепить и встроить человеческий мозг со всеми необходимыми придатками, потребуется большое и сильное тело. Так что Тварь ела, ела и ела…
Глава 24
Просьбу Рожнова — не пить хотя бы до вечера — Слепой с Очкариком исполнили в точности. Впрочем, заслуги Слепого в этом определенно не было. Часа два им пришлось проторчать в арсенале «Долга», там Черныш с капитаном добывали обещанную винтовку. Это оказалось делом долгим и хлопотным — по крайней мере три бумажки «долговцы» заполнили при Слепом, потом тот заявил, что ему невыносима местная бюрократия, и удалился. Очкарик не ушел, он уже пожирал близорукими глазами оружие, даже очки надел, чтобы лучше видеть.
Судя по времени, которое Слепой провел в ожидании, он пропустил никак не меньше половины документов… Наконец на пороге показался Рожнов, за ним шествовал Черныш с «Валом» в руках. Шура семенил следом, блистал очками и не спускал глаз с вожделенной винтовки. Он, похоже, опасался, что «долговец» выронит оружие и оно окажется настолько хрупким, что разобьется при падении.
— Да погоди ты, — ухмылялся Черныш, — вот отойдем подальше, там отдам. Не бойся, не обману же!
— А… да, конечно. — Шура бормотал, вряд ли задумываясь. что именно говорит, он видел только роскошный приз — старенький «Вал» с треснутым прикладом и извилистыми царапинами на стволе. Обогнули цех — здесь заведующий арсеналом не мог их видеть. Теперь Черныш торжественно передал оружие Шуре. Тот осторожно взял «Вал» и тут же вытер ствол рукавом. Рожнов заявил, что ему некогда, но вечером он постарается подскочить в «100 рентген». Черныш тоже заторопился к себе на стрельбище. Довел сталкеров до долговского КПП, сказал своим, чтобы не задерживали, и тут же слинял, пообещав напоследок проставиться вечером в «100 рентген».
— Ну что, а мы сразу в бар? — предложил Слепой.
— Нет, я сперва разобрать винтовочку хочу, почистить, смазать… — мечтательно заулыбался Шура. — Оружию уход требуется!
— Маньяк, — констатировал Слепой. — Точно, маньяк. У меня друг есть, Тарас Костиков, он тоже завернут на чистке оружия. Женился недавно… Я думаю, он жену первым делом научит за оружием ухаживать… Вот, кстати, точно! Он свою Надьку обнимает точь-в-точь, как ты винтовку. Наши жены — ружья заряжены! Слышал такую песню?
— Слепой, давай сюда завалим, а? — Шура кивнул в распахнутые ворота старого цеха. — Здесь никого вроде нет, я оружием займусь.
Слепой покорно отправился с новым приятелем и часа два наблюдал, как он чистит винтовку и заново обматывает изолентой треснувший приклад. Слепой тяжко вздыхал, прохаживался вокруг, потягивался, многозначительно хмыкал и покашливал — снайпера ничто не могло отвлечь. Наконец Слепой высказался открытым текстом: