Длинная очередь из АКМ, прежде принадлежавшего Бузяку, раздробила суставы на ногах Твари, и грузное тело осело, провалилось в пламя. Огненные языки снова взлетели, потом с треском сомкнулись над стремительно обугливающейся горой плоти, медленно опали. «Жарка» упокоилась, приняв жертву и поглотив ее.
Глава 29
С минуту все, шурясь и прикрывая глаза ладонями, глядели, как сжимаются языки пламени — словно лепестки росянки, ухватившей комара, — наблюдали, как «жарка» успокаивается, ее огонь меняет оттенок и умиротворенно опадает…
Потом Слепой стал ошупывать смятую броню на груди, его окликнул из ямы Моня, и сталкер подал приятелю руку. Потом оказалось, что Моня не в состоянии выбраться, а Будда никак не может его качественно подсадить, потому что руки дрожат и он никак не разберется, что нужно делать. Потом Толик спрыгнул вниз и помог подняться сперва Моне, а затем и Будде. Потом прибежал Очкарик и успел принять участие в вытаскивании толстяка. Потом Будда, едва оказался на поверхности, стал громко орать:
— Толик! Слышишь, Толик! Скрипач, я к тебе обращаюсь! Ты пойми правильно, я не боялся! Смерть — это путь к возрождению! Смерть — путь к возрождению, совсем не страшно! Но эта тварь — не смерть, она не позволит колесу сансары совершить оборот, а нет смерти — нет возрождения, это неправильно, понимаешь?! Она длит и длит жизнь, а карма отягощается! Ты понимаешь, что это хуже смерти?! Да ты слышишь, чего я говорю?!
Сталкеры удивленно переглядывались, пока Толик не выбрался из ямы и не ухватил Будду за плечи.
— Ты оглох! — прокричал Толик, тряся приятеля.
— Что?! Ты не шепчи, говори нормально!
— Ты оглох, у тебя кровь из ушей течет!
Слепой набрал последнюю реплику на ПДА и поднес руку к лицу толстяка. Тот отпустил Толика, провел ладонями по ушам и удивленно уставился на окровавленные пальцы:
— Надо же! А я ничего не чувствую!
«Контузия, пройдет, — набрал Слепой. — Ты только не ори, а то и мы оглохнем».
— Мужики, — вдруг подал голос Очкарик, — а вот этот тип, которого я шлепнул, он на чем верхом сидел-то? Я в ПНВ как-то не разглядел. Кабан не кабан, ноги как у псевдоплоти… Чего это было?
Тут напряжение, охватившее всех — и сталкеров, и Толика с Буддой, — схлынуло, обернулось диким желанием смеяться. Все стали хохотать, даже Будда, который ничего не понял, но торжественно прокричал:
— Человечество смеясь расстается со своим прошлым! Карл Маркс сказал!
Потом смех угас, стало тихо. Толик шмыгнул носом и буркнул:
— Вообще-то у нас водка в схроне припрятана. Можно расстаться с прошлым, бухая. А то смеемся тут, как собаки слепые.
— Точно, — одобрил Слепой, — лучше напьемся, как кровососы.
И они в самом деле напились. А пустые бутылки швыряли в «жарку» и всем нравилось наблюдать, как бесится аномалия. Счастливый Моня всем несколько раз объяснял, что «жарка» злится, потому что бутылки пустые:
— А шо вы себе думаете? Если бы мне пустую дали, я бы тоже так шипел. Наливай, Слепой, наливай!
Толик не заметил, как заснул, а очнулся в схроне, заботливо укрытый старым ватником. Сам он вряд ли стал бы так устраиваться. Сквозь прореху в своде ярко светило солнце и виднелся кусок неба — яркого-яркого, неестественно чистого голубого цвета. Доносились голоса.
— Ну куда ты пойдешь? — твердил Моня. — И главное, зачем? Лучше давай с нами, а? Познакомим с правильными мужиками, дадим, так сказать, характеристику…
— Нет, я лучше сам. — Будда говорил тихо. Значит, слух вернулся. — Так мне спокойней.
Толик заторопился к выходу:
— Эй, ты куда сам? А я? Мы ж давно решили, что вместе!…
Он выбрался наружу. Оказалось, все, кроме него, уже были на ногах, а Будда даже рюкзак успел приготовить.
— Вместе… — повторил Толик. — Мы же договорились!
Будда обернулся к нему и широко улыбнулся, отчего глазки, и без того маленькие, превратились в узенькие щелочки.
— А я думал, ты с мужиками пойдешь.
— Да, в самом деле, и мы, это, познакомим… — повторил Моня, но уже без прежней уверенности. — Ну, с кем надо, чтоб начать… это…
— Начать праведную жизнь, — подсказал Будда. — Спасибо, сталкер Петров, но мы уж сами как-то привыкли. Верно, Скрипач?
— Точно!
— В Зоне много интересного, — продолжил толстяк, — есть на что посмотреть, есть над чем подумать. Я хочу отсюда на север, к Рыжему лесу пойти. Пойдем, а?
— Пойдем, — снова поддакнул Толик.
Он был готов идти с Буддой куда угодно. Ему тоже хотелось смотреть и думать — уж очень это оказалось интересным занятием. Бригады больше не было, вернее, теперь они с Буддой — бригада. И это тоже было хорошо.
— Ну что ж, — подвел итог Слепой, — а мне дорога теперь на юг. Пойду через Свалку к Кордону. Моня, ты как?
— Я с тобой, у меня материала теперь — у-у-у!… Я таких статей напишу, что даже в моей желтой газетенке народ очумеет. Всю правду напишу! — Моня закатил глаза, чтобы показать, как много у него теперь материала. — Да и Танюшку пора проведать. Слушай, Слепой, поедем со мной, а? Ты же Таню еще не видел. Познакомлю с дочкой.
— Ну, может… может, позже. Нам сперва за Периметр выбраться, и мне потом кое с кем… Шура, а ты?
Очкарик близоруко сощурился и погладил приклад винтовки.
— Нет, ребята, я теперь на восток хочу прогуляться, в Темную долину или еще куда.
— Значит, расстаемся?
— Эх, жалко, выпить нечего на прощание, — расстроился Толик.
«Жарка» над бетонным откосом сердито зашипела и выпустила рыжий язык пламени. Должно быть, вспомнила вчерашние пустые бутылки. От схрона разбрелись в разные стороны, Толик с Буддой — на север, трое сталкеров — на восток. Потом пришло время прощаться с Шурой… Когда остались вдвоем, Слепой попросил Моню подождать и набрал сообщение: «Скажи тете, что посылку отправил. Через пару дней должна дойти». Этот мейл ушел по тому же адресу, что и сообщение с координатами тайника.
Моня не стал ни о чем спрашивать.
— Если все пройдет удачно, меня через Периметр выведут как по проспекту, — сказал Слепой. — Но тебе лучше не со мной, потому что… Ну, в общем, когда доберемся до Периметра, держись от меня подальше. Сам выберешься?
— Нет проблем. Ты же знаешь, у меня свои каналы.
— Значит, потом я тебя разышу. Только подожди немного, сам около меня не появляйся, а то мало ли что! Вот закончу одно дельце, и тогда будет можно.
* * *Время выхода было оговорено заранее, причем Гоша Карый написал Слепому со старого адреса. Опасность миновала, теперь можно было работать… ну не то чтобы открыто, а как раньше — соблюдая обычные меры предосторожности. Гоша писал, что сам подъедет на блок-пост встречать.
Прежде чем показаться на глаза миротворцам, Слепой минут двадцать лежал с отключенным ПДА в кустах и рассматривал блок-пост в бинокль. Солдаты расхаживали за бетонными блоками, которые были уложены поперек старого шоссе, и поглядывали на молчаливый лес. Здесь было тихо, зверья совсем мало, потому что военные время от времени зачищали окрестности. Иногда Слепому казалось, что боец таращится прямо на него, будто видит сталкера в кустах; на самом деле, конечно, это было не так. Из-за вагончика кунга вышел офицер, молоденький лейтенант. Встал, широко расставив ноги и заложив руки за спину. Сразу видно, новичок — его может обмануть тишина, а старослужащий всегда ладонь на рукояти оружия держит…
Наконец Слепой разглядел и кое-кого из комитета по торжественной встрече. Верзила Дрон был хорошо заметен. Должно быть, он что-то сказал офицеру. Лейтенантик обернулся, сердито махнул рукой, Дрон пропал, зато в поле зрения возник Гоша.
Слепой в бинокль хорошо видел, как Гоша кривит рот — должно быть, говорит что-то неприятное. Мальчишка офицер налился краской, демонстративно сплюнул под ноги и строевым шагом утопал прочь — за вагончик. Гошино лицо расплылось в довольной ухмылке — напомнил мальцу, как устроена пищевая цепочка, кто вверху, а кто внизу. «Ну ладно, — подумал Слепой, — пора выходить на сцену исполнителю главной роли, пока Гоша окончательно не расстроил миротворца. А то ведь доведет парня до греха…».