Построенный великим Императором Петром город олицетворял стремление к великому. Но облупившаяся штукатурка дворцов, потемневшие от времени барельефы намекали, что все это в прошлом. Еще не так давно, каких-то триста лет назад, все ждали чего-то небывалого: экономическое благосостояние государства все крепло, расцветала наука и социальная жизнь. Еще при Императора Петре сократилась сначала до сорока, потом до тридцати часов рабочая неделя. Потом, в 1750 году, он передал престол своему сыну, Павлу. Сам же вместе с женой, Екатериной, остался при дворе советником своего сына. В 1800 году – после тщательной подготовки – отменено крепостное право. Народ ликует. Промышленность растет как на дрожжах, растут и крестьянские хозяйства. Аристократы нанимают бывших крепостных на обработку земли, платя им живые деньги. В общем – идиллия. В 1807 году какой-то корсиканец в Европе пытается поднять восстание, объявив себя Императором Франции, а сидящего на троне узурпатором. Через пару недель его нашли мертвым. Сердце остановилось.
Но вот беда: люди начали все чаще мереть, не доживая и до тридцати. Говорят, какое-то поветрие пришло. Не только у нас, в Европе так же.
Мир остановился в развитии. Сытый и довольный, он не деградировал – но и не изменялся. Незачем: в 1918 году принят при всеобщем ликовании закон о социальном минимуме – гарантированный словом Императора. Теперь, даже не работая, гражданин получает пищу, дом и набор услуг.
Раньше она сама не знала об этом – но за последние сто лет не случилось ни одного серьезного изобретения. Должны были появится способы быстрого путешествия – но они оказались не востребованы. Должна была появиться связь на расстоянии – и она появилась, везде и сразу. Как будто кто-то открыл краник и выпустил ее наружу.
Об этом рассказывал один из Катиных поклонников, парень, называющий себя “диванным революционером”. Сама Катя – одна из немногих ее подруг – не слишком интересовалась этой темой, но слушала: в полутемной гостиной, заставленной пустыми бутылками от портвейна и прокуренной, эти истории будоражили кровь. Парень говорил, что в действительности давно уже изобретены и машины с двигателем иного принципа, нежели паровой, и самолетающие аппараты вместо медлительных цеппелинов, и даже автоматическое оружие.
Вот только вот владетели мира не допускают их выпуска промышленного, это понимала и Мила. Ибо человек, вооруженный многозарядкой, сможет противостоять даже аристократу из высших кругов. Магия крови, доступная всем истинным дворянам, не делает их неуязвимыми, но пробить щит кого-то из старших дома без подобного оружия – это практически нереальная задача даже для пехотного полка с саблями.
Собственно, дедушка нынешнего Императора, Николай II, продемонстрировал родовую магию заговорщикам-революционерам, голыми руками перебив своих убийц, а потом вихрем пробежав по Зимнему дворцу и в финале утопив кровавым копьем целый крейсер, Аврору, захваченную к этому моменту повстанцами. Бунт заглох, не успев причинить серьезных последствий.
– Но никто, – тихим свистящим шепотом продолжал парень, параллельно начиная лапать Катю, – никто не расскажет вам, что после того боя все тела, найденные во дворце – были полностью обескровлены. А если бы у революционеров было бы автоматическое оружие – то они б…
На этом месте Мила поняла, что ей пора домой, ибо ласки Катиного кавалера явно становились все более активными, а ей смотреть на это было не то чтобы приятно. Поэтому та беседа не продолжилась, а сам кавалер через месяц застрелился – так что продолжения не последовало. Но сама история заронила в ней еще более глубокое сомнение, и она начала целенаправленно искать еще информацию...
Этим же заинтересовалась и вторая из ее подруг – Лика. Вообще, из всех немногочисленных знакомых Милы Лика была самая странная. Она одевалась в кожаную одежду, она обожала яркий мейкап и красила волосы в черный цвет. А еще – у нее были друзья везде, и она даже как то раз водила Милу и Катю в закрытый клуб. Там собирались не только обычные люди; говорили, детишки аристократов, маскируясь, тоже приходили в такие места. Миле там не понравилось: много шума, куча вызывающе одетых людей, а на деле – все та же пустота внутри, которую они стремятся заполнить этим «андерграундом».