На этом сон кончается, как начался, ни сюжета, ни темы, сплошной эпизод — длиною в ночь.
Я легко нашла улицу, и дом, и двор, где некогда проживал (или еще проживает?) пославший мне открытку с летящей лебединой стаей Ю. А. Косоуров. Сев на скамейку, я закурила. Курильщицей заядлой никогда я не была, но в компании или в ответственный момент курила, как иные пьют рюмашку «для храбрости», неловко держа сигарету, не затягиваясь, старательно пуская дым.
Подошла девочка с газетой и фломастером, села на противоположный конец скамейки, решала кроссворд (как положено было в фельетонную эпоху), искоса посматривала на меня. Видела она развязную старушку, обучающуюся курить травку, удрав от своего положительного (или, напротив, хулиганствующего и пьющего) дедули, правильных детей и набалованных внуков. Девчонкины защитного цвета штаны были в сплошных карманах — до щиколоток; волосы заплетены во множество тонких косичек, как грива полюбившейся гуменнику либо баннику лошадки.
— Одногорбый верблюд, — сказала она, почти не вопрошая, нахмурив бровки.
— Дромадер, — отвечала я, пустив клуб дыма.
Вписав в крестословицу верблюда, она воодушевилась, некоторое время что-то корябала в своей газетенке, потом произнесла:
— Картинная галерея в Милане.
— Брера.
Порозовев, любительница кроссвордов полезла в верхний карман левой штанины, достала замусоленную бумажонку, вырезанную из журнала, и прочитала:
— Немецкий философ, эк-зис-тен-циалист и психиатр.
— Ясперс.
Она вмусолила в бумажонку недостающего там Ясперса и чуть дрогнувшим голосом промолвила:
— Класс!
Подумав, она решила вознаградить меня за труды и за мои, с ее точки зрения, энциклопедические познания. Слазив в нижний карман правой штанины, она вытащила две свернутые бумажонки и сказала:
— Что у меня есть…
Я молчала.
— Хотите, покажу?
Я кивнула.
На ладошке кроссвордной девочки лежал старый билет на поезд Ленинград — Москва и листок отрывного календаря 1963 года. На календарном листке химическим карандашом было написано: «Лифт».
— Про лифт не знаю, — сказала девочка шепотом. — Петька подарил. Он взял у мертвого на память. Петька в средней парадной убитого нашел. Пока Петькина мама в милицию звонила, он из кулака покойника билет с листком вытащил. Билет старинный. Он мне подарил, чтобы я с ним целовалась.
— И ты целовалась?
Средняя парадная была та, в которую я шла.
— Что мне, жалко, что ли?
— А кто… хозяина билета убил?
— Его по ошибке убили. Два тутошних наркомана. Им деньги были нужны, а у него и деньги были старинные, и вообще он был нищий, одет кое-как.
Она деловито положила свои бумажки в энный кармашек и убыла, слегка виляя задиком.
В средней парадной никакого лифта не было. Я поднялась на четвертый этаж пешком. Мне открыл молодой человек в очках.
— Я ищу Ю. А. Косоурова.
— Ищете? — спросил он удивленно.
— Дело в том… что мы были знакомы… много лет назад… вот он мне открытку прислал…
Я вытащила открытку — в качестве вещдока. Молодой человек, узнав, видимо, почерк, покивал.
— Заходите.
Я зашла.
— Я его сын.
— Очень приятно.
— Отец умер двадцать лет назад.
— А… куда мы идем?
— В его музей. Одна из комнат — музей отца. К нам многие ходят. А где вы познакомились?
— Я работала тут почтальоном…
— Да, да, отец вел обширную переписку. Можно вас попросить надеть тапочки?
Надевая на туфли музейные шлепанцы с резинками, я спросила:
— Скажите, а раньше здесь был лифт?
— Лифт? Лифтом отец называл маленькую библиотеку с лабораторией у черного хода, дом с черным ходом по старинке построили. Отец любил эту комнатушку, свой кабинет с горсточку. Вы у нас здесь бывали?
Я чуть не ответила: «Понятия не имею».
Комната, ставшая музеем, была небольшая, стены в фотографиях. На западной стене висел пейзаж (акварель с белилами): горы, цветущие деревья, выцветшая дорога, глинобитные хижины.
— Почему тут среднеазиатский пейзаж?
— Отец работал в Таджикской обсерватории, а также изучал атмосферу Сталинабада, ее запыленность, в частности.
— Пыль Туркестана, — сказала я.
— Именно так он и говорил.
Витрины вдоль стен, самодельные, списанные из пропыленных учреждений, под стеклом фото, брошюры, документы, журналы. Два листка тетради в клеточку с формулами и текстом, написанными карандашом, почему-то лежали вверх ногами.