Вот это скорость!
Я мчался вперегонки со змеиным ядом, и от меня зависела жизнь Эмми.
— Это же Пишта Хиди!
Вот это была скорость!
Я не чувствовал ног — это были не ноги, а механизмы, они крутили педали с такой быстротой, что глазом за ними не уследить. Руки были не руки, а автоматы: они ни на миг не выпускали руля, подпрыгивавшего на буграх, камнях и ухабах. Кисти совершенно онемели, но я приказал себе: держись! И тогда не стало ни боли, ни онемения, руки стали как сталь, спаявшаяся со сталью руля. Мы летели.
Вот это была скорость!
Телеграфные столбы проносились мимо нас и казались планками длинного забора.
Камешки разлетались из-под колёс с такой силой, что, попади они в бегущего зайца, уложили бы его на месте.
Не слышно было ни дребезжанья, ни лязганья, которые всегда сопровождают велосипед, когда он несётся по ухабистой дороге. Наверно, безумная скорость ослабляла силу толчков, а может, мы уносились быстрее звуков и они не успевали долететь до моих ушей. Или я просто ничего не слышал от напряжения и волнения.
Вот это была скорость!
Я опять догнал вора. Он обернулся, увидел меня в двух метрах от себя, охнул и стал бешено крутить педали, чтобы хоть это расстояние удержать. Он не знал, что в тот момент не было на свете такого велосипедиста, которого я бы не обогнал… Ещё секунда, и я промчался мимо него, даже не повернув головы. Он, наверно, удивился…
Я не чувствовал никакой усталости.
Холмы наконец стали более пологими, леса поредели, дорога становилась всё более гладкой, и через несколько минут я выехал на шоссе.
Ш-ш-ш… Велосипед скользил как будто сам по себе, но я продолжал крутить педали — быстрее, быстрее…
Ещё один холм, а за ним город.
С середины холма я увидел трубы папиного завода. Сначала одни верхушки, потом на синем небе красный столб стал расти, расти — и вот подо мной весь город с поблёскивающими железными крышами, белеющими стенами…
Я въехал в город. Скованное нервным напряжением тело стало расслабляться, и тут я почувствовал усталость. Ноги сделались как палки, и я двигал ими с неимоверным трудом; руки просто отваливались, и теперь уже надо было думать о том, чтоб на первом повороте не опрокинуться с велосипедом и Эмми.
Я увидел больницу, и силы мои иссякли.
Крутнул разок педали, подъехал к самым воротам и больше уже не мог. Привратник позвонил, выбежала сестра, я передал ей Эмми…
Потом прислонил велосипед к стене, опустился у ворот на скамью. Сидел, ничего не чувствовал, ни о чём не думал.
Выдохся…
А немного погодя пришла сестра, сказала, что врач сделал Эмми укол и опасность миновала.
— Но если бы на пятнадцать минут вы опоздали… — и последовал выразительный жест.
Только тут я стал приходить в себя.
Надо идти домой. Сказать родителям Эмми…
Попытался подняться — ноги не слушаются, подкашиваются. Я опять сел, стал разминаться. Всё-всё болело. Наконец я встал. Но на велосипед сесть не мог.
— Можно его оставить здесь до завтра? — спросил я привратника.
— Поставь в мою будку, ничего с ним не будет.
Я поплёлся к родителям Эмми, а потом домой. Иду, спотыкаюсь, вхожу в калитку, а навстречу несётся голос Аги:
— А Пишта без велосипеда! Что, сломался твой драндулет?
Я ни звука.
Сел на веранде, смотрю. Ласточки летают. Вон их гнездо между балками веранды. Они влетают и вылетают.
А Аги не унимается, трещит:
— Говори, сломал драндулет, а?
Я скрестил на груди руки и ни слова.
Как же ей станет стыдно, когда она узнает о том, что было!
СКВОЗЬ ЗЕМЛЮ ОН ПРОВАЛИЛСЯ, ЧТО ЛИ!
Велосипед выдержал испытание — спас человеку жизнь! Зато вор улизнул. Но не беда, мы с ним ещё посчитаемся.
Целых пять дней мы искали вора, а он, наверно, был настороже и за сто километров обходил «Лужайку дикой кошки» и все окрестности, где ему грозила опасность. Тогда мы решили по крайней мере не показываться в тех местах неделю. Вор осмелеет, и тогда мы его возьмём.
Неделя передышки была мне очень нужна. Я ведь как следует ещё не занимался велосипедом, а у меня уже накопилась тысяча идей, как сделать его лучше, чем сделали на заводе.
И вскоре на нём появились другие колёса, другой фонарик, с которым даже ночью можно отправиться в путь, широкое седло, два тормоза и два звонка. А потом прибавилось зеркальце, чтобы видеть, что делается сзади, и дальномер. Так что теперь я точно знаю, какое расстояние от нашего дома до папиного завода: тысяча двести семнадцать метров двадцать три сантиметра.