Техническая подготовка была основательная.
Наши разведчики изредка выходили в окрестности «Кручи Моржи», но неприятеля и в глаза не видели.
Да что он, сквозь землю провалился, что ли?..
А дни шли и шли.
Пора было созывать военный совет, но мы как будто про него забыли.
Днём играли в шахматы, в домино или потешались, глядя на петуха Пишту. Но все мы были скучные, вялые и втихомолку побаивались, что навсегда потеряли след вора.
Обидно же, правда? Сколько старались, сколько приключений и трудностей пережили, а дела не закончили…
САМОСТОЯТЕЛЬНАЯ ВЫЛАЗКА СПЕЦОТРЯДА
Единственное, что меня утешало: Аги притихла. Как узнала, что я спас Эмми, так и притихла. Сообразила наконец, что меня ей не победить. Хоть она и старше на год, да только не в этом дело. «Видно, исправляется, — думал я. — Чем тратить куриные мозги на дурацкие шутки над братом, лучше бы поучилась у него жить».
Ведь вон до чего дошло: я начинаю разбирать велосипед, а она подходит, смотрит, расспрашивает, что, как и зачем. Может, она потому укротилась, что её подружка Петер уехала отдыхать? Наверно, эта Петер на неё плохо влияет…
Я совсем уже примирился с Аги и ни капельки не противился, когда она втиралась в нашу компанию, чтобы вместе играть.
Уже начал созревать виноград. Пришёл ко мне как-то Шани Сас, выходим мы с ним во двор, а он говорит:
— Посмотри, Пишта, ваш петух стал виноделом.
Я посмотрел и вижу: топчется Пишта у виноградных лоз, высматривает виноградину поспелее. Высмотрит — да как подскочит! Мы просто умирали от смеха. Потом Шани сказал, что надо отработать петушиную акробатику. Сорвал несколько виноградин и давай подбрасывать перед Пиштой. Пишта дико подскакивал и ловил их. Тогда Шани стал подбрасывать то вправо, то влево, и Пишта прыгал вправо и влево: бросок — подскок, бросок — подскок. Со стороны казалось, что петух пляшет чардаш.
Вдруг подбегает Моржи. Посмотрела на петуха и на ягоды и тоже давай скакать. Получилось, что собака с петухом пляшет. Ох и представление было! Я просто корчился от смеха.
Но скоро нам это надоело, и мы решили поиграть в «Берегись!». Это настольная игра с фигурками разных животных. Каждый выбирает себе фигурку и бросает счётный кубик. Какое число выпадет, столько кружочков надо пройти фигуркой по длинному полю и внимательно следить, чтобы не натолкнуться на препятствие, опасное для этого животного. Препятствия нарисованы на доске. Рыба, например, может попасть в сеть, волк — в яму. Если рыба попадёт в пустыню, для неё это тоже гибель. Кто не уследил, тот выбывает из игры и начинает сначала.
В эту игру надо играть вчетвером.
Но так как нас было двое, то папа согласился быть третьим, а четвёртой я позвал Аги. Она, конечно, тут же примчалась.
Все мы выбрали по фигурке.
Шани взял шимпанзе, я — волка, папа — орла. Мы спрашиваем у Аги:
— А ты кем будешь?
Тут она ехидно ухмыльнулась и говорит:
— Я буду дикая кош.
— Что такое? — удивился папа. — Может быть, дикая кошка?
— Нет-нет, дикая кош. Только дикая кош! — заявила Аги и так нахально на меня посмотрела, что меня дрожь пробрала. Конечно, пронюхала секрет замка и рылась в дневнике!
Ух как я её возненавидел! Мне сразу же расхотелось играть. Но надо было скрывать свои чувства, чтобы не обидеть папу — ведь он так охотно согласился с нами играть.
А папа говорит:
— Не дурачься, Аги. Вот дикая кошка.
Мы начали игру.
В душе я кипел и злился со страшной силой. Я почти не смотрел на доску, а проклятая «дикая кош» три раза выбивала моего волка. Вдобавок у меня не выходила шестёрка, и я долго не мог войти в игру.
Первым выиграл Шани. Здорово у него выходит: захочет и выкинет шестёрку и ни капли не жульничает — просто ловко кидает кубик. А я страшно обрадовался, что выиграл Шани, потому что моей сестрице до смерти хотелось стать первой. Ух как она кипятилась! Но и со второго места слетела, потому что вторым стал папа. А я был на последнем месте. Но это всё ерунда. Зато вот дневник…
Потом Шани ушёл домой. У них должны были чинить телевизор, и он спешил, чтоб не пропустить такое интересное дело. Аги смылась. Наверно, испугалась расправы. А я так расстроился, что пошёл в сарай, на своё всегдашнее «грустное» место, уселся на чурбан и давай страдать. Через минуту слышу: скребётся Моржи. Просит впустить. Открыл я ей дверь мрачный-мрачный и на неё не смотрю. Вдруг чувствую, Моржи суёт мне что-то в руку. Я посмотрел, да ка-ак вскочу — даже с чурбаном поцеловался, и так крепко, что зуб шатается до сих пор.