«Слушайте отрывки из опер…» — сказал диктор из Будапешта. А Лали как встрепенётся.
— Ребята, это мой транзистор! Я его по звуку всегда узнáю! — крикнул он и бросился к кустам, где стояли мы с Моржи.
Все ребята вскочили и побежали за ним.
Раздвинули кусты…
— Ура! Ура! Мой транзистор! — заорал Лали Дока.
— Качать Пишту! — рявкнул большой Адам.
— Качать спецотряд! — завопил Шани Сас.
Мы с Моржи стоим и помалкиваем.
А по радио передают зажигательную песню из «Ласло Хуньяди».
Она звучит в лесу как марш, победный марш друзей ХВС.
«ВЕСНА ЕЩЁ В ЦВЕТУ…»
Кто знает стихи Шандора Петёфи «В конце сентября»?
В школе мы их ещё не учили, но я сто раз читал их в старом, потрёпанном томике, который принадлежал когда-то дедушке.
Мы с Моржи катили на велосипеде на собрание союза ХВС, и эти стихи почему-то всё время всплывали в памяти. Наверно, потому, что в воздухе пахло осенью, хотя август ещё не кончился.
Но лето кончилось.
Солнце светило жарко, но оно было уже не жёлтое, а белёсое. И река стала темнее и плещется как-то ласковее и мягче. И небо уже по-осеннему синее. А цветы ещё цветут по-летнему. В скверике перед вокзалом пылают красные гладиолусы, и лепестки их похожи на гребешок петуха Пишты, когда его дразнят, а он злится. На берегу ручья сверкают лиловые акониты, цветы которых покрывают стебель, как прекрасное бархатное платье… Тополя зеленеют таким свежим цветом, как будто листья на них только что распустились… А у меня в ушах звенит строка: «Весна ещё в цвету…»
Такое настроение бывает только в конце лета. Два дня назад, когда я гнался за тем парнем, а потом за грузовиком, было ещё настоящее лето…
На военном совете я всё рассказал друзьям, и они решили собраться сегодня, чтоб послушали и другие ребята, которых тогда не было.
Я приехал на вокзал намного раньше. Что-то со мной случилось, а что, и сам не знаю. Но какой-то я не такой. Может быть, Риток сказал правду, что пятиклассником можно считать себя только с первого сентября… А первое сентября на носу — и я изменился.
Начал-то я меняться давно, но когда, не припомню. То ли когда вез Эмми в больницу… То ли когда второй раз гнался за вором. Но я знаю точно: что-то во мне по-другому. И то, что я делал раньше, мне уже казалось ребячеством.
Потом я опять бывал прежним: злился на Аги, дрался с тем парнем, гнался за грузовиком…
А теперь опять изменился. Наверно, я становлюсь взрослым.
Я часто думаю о том парне, который украл транзистор, и мне его очень жалко. Он же совсем не злой и даже способный. Только не знает, к чему свои способности приложить.
Он ведь не настоящий вор, а просто непутёвый малый. Мне кажется, всё дело в том, что у него нет хороших друзей. Были бы хорошие друзья, он бы и красть не стал.
Надо его найти, кое-что втолковать и помочь человеку. Вот было бы здорово так обработать парня — не сразу, конечно, а постепенно, — чтоб ему не хотелось красть, а делать всё самому. А найти его — плёвое дело, если за это возьмётся Моржи.
По-моему, это просто здорово — воспитать человека. Конечно, потрудней, чем изобрести смолу под названием Х-1, зато куда интересней!
Я становлюсь взрослым…
Только я об этом подумал, как увидел Кати. Она вышла из зала ожидания и остановилась у двери. Потом повернула голову, увидела меня и смутилась.
Я тоже смутился. Стоим мы оба, молчим, а потом она говорит:
— Привет!
— Привет! — говорю я. Очень трудно начать самому, но так как первая начала она, то я делаюсь смелее. — Ты кого-нибудь ждёшь? — спрашиваю я.
— Сейчас с московским поездом приедет мой папа, — говорит Кати.
Мы опять помолчали, потом Кати перевела дух и говорит:
— Скажи, Пишта, почему ты так странно себя ведёшь? Может быть, ты меня боишься?
— Нет, не боюсь, — говорю я чуть-чуть стеснённо, — но… но иногда… знаешь ли… я немного стесняюсь.
— Стесняешься? Ну ладно. Теперь, когда я приду к Аги, а ты войдёшь в комнату, я сразу же спрячусь под кровать.
Кати так смешно это сказала, что я затрясся от смеха. Кати тоже стала смеяться, и нам было очень здорово.
— Зачем под кровать? Не надо, — сказал я, когда мы перестали смеяться. — Я не так стесняюсь…
— А как?
— М-м-м… По-другому. Знаешь, Кати, я пишу дневник. А Аги вечно суёт в него нос. Я сделал даже замок с секретом, но она и его открыла. Прочтёт, а потом, наверно, болтает. И тебе тоже.
— Мне про дневник она не говорила.
Не может быть. Неужели Аги лучше, чем я о ней думал? А может, Кати не хочет меня расстраивать? Но если Кати и приврала, мне уже всё равно, теперь меня это не очень волнует.