Сжав руку, раздражённо смотрю на юношу.
— Я даю тебе мгновение, ворон.
Не знаю, что именно возымело эффект, но коллекционер всё же отдаёт книгу. Взяв её и удостоверившись в отсутствии имени, листаю страницы, выборочно читая некоторые фрагменты. Мне не нужно много времени, чтобы спалить её, не оставив и кусочка пепла.
— Подделка. Если бы это было Его книгой, меня бы вывернуло наизнанку от отвращения. Эй, помощник, если сейчас же не найдёшь мне настоящую...
Нет нужды договаривать, по мальчишке видно, что он меня понял. Я выбираюсь из душного помещения на улицу и возвожу глаза к небу.
Оно как всегда невинно-чистое, навязчиво нависает над головой, покрывает грехи, каждый день выслушивает чьи-то молитвы и молчит. Или молчат ангелы, следящие за всеми и остающиеся непреклонными. Ради жалких наземных существ, они не пожертвуют и пера.
Так почему ты... тратишь душу...
— Ты думаешь, настоящая книга здесь? — невинно хлопает глазками юноша.
— Мне без разницы, где ты её найдёшь. Долго ждать не стану.
— Но ты же пошутил, да?..
Не став дожидаться очевидного ответа и мученически вздохнув, он обращается в ворона и взмывает в голубое небо, затянутое редкими облаками. Солнце безжалостно слепит и раздражает. Ветра почти нет, оттого нечем дышать и тошнит от зловония человеческих чувств, пропитавших всё в округе. Я чувствую, как Карасу черпает из меня магию для поиска. Пока он занят, я ищу тихое место и взбираюсь на крышу. На ум приходит недавний разговор:
«А зачем тебе искать книги? Ты говорил, что есть целая библиотека».
Закрыв глаза, я слушаю звуки города.
Книги поразительно хрупки. Начинают жить, лишь когда одна страница сменяет другую, ведомая чужими пальцами, пусть и приходится переживать одно и то же, раз за разом. По сравнению с бесследным исчезновением в пыли и пепле, замкнутый круг не кажется пугающим. Без него тома плотно прижимаются друг к другу и радуют взоры, но всё равно остаются заперты переплётами от своих собратьев и внешнего мира. Или их используют вместо подставки, не ведая, что умные украшения видят тоскливые сны. А стоит порваться хоть одному уголку и их прощально утешает пламя.
Зная это, сложно определить, какая судьба подходит для тех или иных книг. Не говоря о том, что признание определяется общим интересом. А сюжет интересом автора, в общество не входящим. Что может быть хуже, храниться на полке и ждать конца, либо чуда, не получая повреждений, или бродить по множеству рук, не всегда ласковых и приветливых, ожидая того же самого?
— Хуже всего... быть брошенной своим же создателем...
Если книгу не читают, винить можно только создателя. И даже ему нет дела до дописанных книг. Ведь у него есть новые, более интересные.
Выдохнув и открыв глаза, я убираю пряди волос со лба, что иногда загораются чёрным пламенем без моей воли.
Снова... я думаю о нём. Пытаюсь понять...
Понаблюдав за пушистыми облаками, то ли безразличными к миру, то ли к людям, я опускаю взгляд.
Ненавижу... белый цвет.
Услышав шум крыльев, неохотно встаю. Ворон приземляется мне на плечо и поворачивает голову в сторону западной части чрезмерно светлого города, словно нежащегося в лучах света. Но скверну не обманешь. Чем больше света вокруг, тем больше лжи и страданий она ощущает и извивается внутри.
Он правда нашёл настоящую?..
Отправившись в том направлении, я наблюдаю за птицей. В этой форме парень перенимает привычки ворона, потому чистит крылья от безделья. Сам, скорее всего, даже не задумывается об этом. Его мысли заключены в рамку ощущений мира как птицы, а не человека. Он не может контролировать потоки силы, помещённые в тело. Силу может обуздать только разум. Когда я подхожу ближе, Карасу взлетает и кружит над таверной с потрёпанной вывеской. Её жалобно-приглашающий писк тонет в шуме голосов и колёс проезжающих телег. Я морщусь от чужих голосов и стука о камень.
Жаль, Карасу не может обратиться сразу. Когда сильно нервничает, это невозможно.
Войдя внутрь и повторно поморщившись от полумрака, разбавленного запахами еды и выпивки, смотрю за чернышом, успевшем занять прежнее место. Вряд ли в такой темноте кто-то увидит его. Оглядев зал, он указывает крылом на человека в капюшоне у дальнего стола. Я, не задумываясь, подхожу к нему.