– Чего тебе?, – не выдержал рябой. Художник взял стакан молока с его подноса и вылил на обидчика. Затем облизал кромку стакана. Поставил на поднос. Офисные гоготали. Он пошел к ботану и сел рядом.
– Как тебя зовут?, – хмуро спросил художник.
– Доппи!, – восхищению не было предела, – А тебя?
– Эй, козёл! Слышал, твоему начальнику зарплату повысили за новый проект?, – рябой прожевал вылитое молоко и был готов к новой порции. Художник не ответил.
– За логотип вчерашний, который он умудрился за день нарисовать, – не унимался рябой, – Да только дерьмо этот логотип. Моя дочь может лучше.
– Почему бы тогда твоей дочери не поработать его шлюхой вместо меня?, – художник не смотрел в их сторону. Но он знал, что рябой вскочил с места, чтобы хорошенько вдарить обидчику, а коллеги держали за руки.
Звонок. Конец обеденного перерыва. Рябой с соседями убрали грязные подносы и понесли их к выходу. Доппи тяжело дышал. Он боялся конфликтов, как огня, и никогда не подступал к черте так близко. Он смотрел прямо в пропасть, а из бездны поднимались языки пламени, оставляя невидимые оплеухи и побои на горящих ушах. Доппи перевел глаза с офисных на художника.
– У тебя соус капает, – буркнул художник. Он почти не притронулся к пище, лишь ломал хлеб на части.
– Знаешь… Когда ложусь сп-п-пать, я мечтаю быть успешным и популярным, но не как они. И не знаю, н-н-нужно ли обязательно быть такими, чтобы…, – Доппи замолчал, чтобы подобрать слова.
– Чтобы получить повышение?, – усмехнулся художник.
– Да!, – кивнул Доппи, – Ты разве не хочешь?
– Я мечтаю уйти в горы и не вернуться, – неожиданно даже для себя выпалил художник. Его глаза загорелись цветом #FF9218 последний вздох Жако.
– Навсегда?, – к удивлению художника, Доппи не воспринял идею побега, как нечто предосудительное или даже странное. Доппи смотрел сочувственно. Но не так, как наблюдают за сумасшедшим, нет. Доппи понимал. Просто ему и на мечты не хватало смелости.
– Навсегда, – с облегчением выдохнул художник.
– А жена?
Художник уронил взгляд на след на пальце. Чёртов след не исчезал, хоть художник давно перестал носить кольцо. Он убрал руку под стол. Какое-то время время они ели в молчании, наслаждаясь опозданием. Было между Доппи и художником что-то общее. Бунтарское. Злое. Но злое не ко всему вокруг, нет. Только злое к тому, что задевало их размеренную жизнь выживальщиков. Готовность отстаивать с трудом собранную мусорную кучу. Экосистему вынужденной жизни в мире, где их никто не понимал. Художник встал и забрал поднос с собой. Доппи засуетился следом, не доедая. У лифта они кивнули друг другу и разошлись.
Художник шёл по пустынной улице при свете фонарей. В лужах рыбьим жиром разливался их болезненный свет. В лужах же отражался пёс, что прицепился к художнику несколько кварталов назад. Псу были рады. Художник достал из кармана мятую булку. Бросил псу. Черно-белый дворняга, будто облитый чернилами. Краска попала на уши, краплёный нос, лапы. Отличный пёс, он заслужил угощение. Пёс это знал и съел булку без «спасибо».
Художник зашел во двор. Он безошибочно вычислил свой балкон, чтобы проверить свет. Спит ли жена? Свет горел. В свете темнели две фигуры – знакомая женская и незнакомая мужская. Высок. Крепко сложен. У художника не было шансов. Ему ничего не оставалось, кроме как докурить.
– Ваша собака?, – рядом вырос рыжий пацан. Он бесхитростно пялился на странников во все глаза. Молодость.
– Мой, – и глазом не соврал художник.
– А мне мама собаку не разрешает завести.
Художник в ответ закурил и улыбнулся. К мальчишке уже подбежал пёс, чтобы получить заслуженную ласку. Чёрное ухо трепалось от души.
– Чей будешь?, – спросил художник.
– А ничей.
– И не мамин?
– Не мамин, – вскинул голову рыжий с нескрываемой гордостью, – А отца я ни разу не видел.
– Не бывает такого, что ничей. Каждый кому-то принадлежит.
– А ты разве чей-то?
Он не ответил, но посмотрел в сторону балкона. Рыжий тоже взглянул туда. Теперь их было двое, кто знает.
– Люди не должны принадлежать кому-то, – грустно отметил рыжий, – Это неправильно.
Художник потрепал пацана по рыжей голове.
– Присмотришь за псом?
– А ты куда?, – рыжий удивился. Но холку пса сжал покрепче.
– Увидимся.
Он натянул воротник пальто повыше и пошел подальше от дома. Мальчик некоторое время стоял, провожая его взглядом, но затем освистнул пса и вернулся к делам на детской площадке. Художник был уверен, что всё у них будет хорошо. И у него тоже. Ведь рыжий был прав – люди не должны никому принадлежать.