Выбрать главу

Прощайте, обнимите Константина Сергеевича и передайте мое сердечное рукопожатье Ольге Семеновне, а с ним вместе и всему вашему семейству. Обнимите также всех моих знакомых, всех, кого я видел и с кем был в Москве. Прощайте. Пишите в Гастейн.

М. И. ГОГОЛЬ

СПб. 4 июня <1842>

Пишу к вам из Петербурга за несколько минут пред отъездом. Доехал я благополучно. Хлопот мне было много, еще до сих пор всего не могу кончить. Лето и плохое время для всех вообще дел несколько замедлило мои распоряжения, но авось бог поможет, и без меня всё устроится относительно уплаты моих долгов и продажи книг. Не унывайте и вы и будьте всегда светлы душой. Помните, что всё, что ни посылается, посылается от бога и для нашего же счастия. Прощайте! Обнимаю вас, посылаю вам мое благословенье и всем моим сестрам. Пока можете адресовать мне письмо в Гастейн в Тироле.

Ваш сын Н<иколай>.

Напишите мне, видели ли вы в Харькове Иннокентия и вручили ли ему письмо мое и книги.

С. П. ШЕВЫРЕВУ

<С.-Петербург. 4 июня 1842.>

Пишу к тебе за несколько минут до моего отъезда. Ухлопотался сильно и едва мог кое-как обделать главные дела. Прокопович занялся ревностно изданием сочинений моих в 4 томах. Выдут все томы к октябрю. [Далее начато: Мне пон<адобились?>] Об Мертвых душах Прокопович пишет тебе отчет. Я взял у него из вырученных денег 500 рублей для себя, которые понадобились мне сильно. Впрочем, они пополнятся скоро царским подарком, который, говорят, после [Далее начато: моей] моего отъезда последует. Но это всё дале<ко>нько от дела. Обнимаю тебя. Образ твой предо мною! Твое нежное участье и дружба и прекрасная душа впечатлелись неизгладимо и вечно в мою душу. Прощай, да хранит небо светлость и торжественный покой души твоей, выше чего нет ничего в мире. Посылаю тебе сердечный поцелуй мой. Из Гастейна напишу к тебе.

Твой Гоголь.

На обороте: Степану Петровичу Шевыреву.

В. Ф. ОДОЕВСКОМУ

<1833—4 июня 1842. С.-Петербург.>

Я был и приносил страшную тетрадищу под мышкой; а вас всё нет дома.

Гоголь.

В. А. ЖУКОВСКОМУ

Июня 26 <н. ст. 1842>. Берлин

В силу выбрался я из России и опоздал. Пишу к вам на дороге в Гастейн, куда велят мне ехать купаться. Еще вчера я думал было ехать к вам прежде в Дюссельдорф, но, взглянувши на дорожную карту, с ужасом заметил, что кругу приходится более, нежели вдвое. Но ни болезнь, ни усталость, ниже самое положение кошелька моего не отвлекли бы меня от такого предприятия, если бы не мысли, пришедшие мне вслед за тем в голову и поколебавшие меня: ведь мне неизвестны, подумал я, ваши распоряжения. Ну, что, если я приеду в Дюссельдорф, усталый, измученный, и не найду вас там, и должен вместо вас опять насладиться надоевшими до смерти видами Рейна, городом Франкфуртом и прочим добром? В Петербурге же мне сказывали, что вы, для здоровья жены вашей, собирались куда-то на воды. И притом мне не хотелось кое-как, впопыхах и наскоро видеться с вами. Мне не хотелось, чтобы свиданье наше было похоже на свиданье прошлого году, когда у вас много было забот и развлечений и вместе с тем сосредоточенной в себя самого жизни, и было вовсе не до меня, и когда мне, тоже [Далее было: было не под силу лететь с светлой душой] подавленному многими ощущеньями, было не под силу лететь с светлой душой к вам навстречу. Душе моей тогда были сильно нужны пустыня и одиночество. Я помню, как, желая передать вам сколько-нибудь блаженство души моей, я не находил слов в разговоре с вами, издавал одни только бессвязные звуки, похожие на бред безумия, и, может быть, до сих пор осталось в душе вашей недоумение, за кого принять меня и что за странность произошла внутри меня. Но и теперь я ничего вам не скажу, и о чем говорить? Скажу только, что с каждым днем и часом становится светлей и торжественней в душе моей, что не без цели и значенья были мои поездки, удаленья и отлученья от мира, что совершалось незримо в них воспитанье души моей, что я стал далеко лучше того, каким запечатлелся в священной для меня памяти друзей моих, что чаще и торжественней льются душевные мои слезы и что живет в душе моей глубокая, неотразимая вера, что небесная сила поможет взойти мне на ту лестницу, которая предстоит мне, хотя я стою еще на нижайших и первых ее ступенях. Много труда и пути и душевного воспитанья впереди еще! Чище горнего, снега и светлей небес должна быть душа моя, и тогда только я приду в силы начать подвиги и великое поприще, тогда только разрешится загадка моего существованья.