Factotum Кушелева по делам некто Моллер. Сей последний явился к брату и просил мой роман, повесть и т. п. Брат, зная, что мне надо денег, и не имея средств мне помочь сам, вступил с Моллером в контракт на след<ующих> условиях: 1) я доставлю повесть к концу
1858 года, 2) плата 100 р. сереб<ром> с листа, 3) 500 руб. выдаются вперед, сей же час. Так и вышло, и деньги (500 руб.) я уже получил. Для Моллера у меня уже есть повесть листов в 5 печатных. Но, следовательно, насчет выполнения условий с предполагаемым "Русским словом" я спокоен. Но мне было мало 500 руб. Мне надо было 1000; ибо, расплатившись со всеми, надо было чем жить. Я и написал Каткову откровенное письмо (не думаю, чтоб Катков мог им обидеться), в котором предложил ему мой роман (на этот год), а его просил мне выслать сейчас же 500 р. Послав письмо, я решил не писать мой роман (отложил на время), а писать небольшой роман (листов в 8), о котором я упоминал выше. Если Катков деньги пришлет, то надеюсь, что он не раскается очень. Не говорю, впрочем, что напишу что-нибудь очень хорошее. Но сносно, может быть, будет. Не пришлет деньги - его воля. Но если пришлет, то я опять в затруднении. 50 р. мне мало с листа. И потому я решил так. Вы, добрейший Евг<ений> Иванов<ич>, получив мой роман, снесете его Каткову, и если понравится, то он мне прибавит, если же нет, то я достану денег отдать. Вся беда оттого, что Плещеев уверил меня, что плата более 50 р. Но всё это ничего; как-нибудь обойдется. Что же касается до романа (большого), то в конце года я им крепко займусь. Летом надеюсь получить деньги и выехать отсюда. Я подал в отставку и прошусь в Москву, может быть, пропустят. До свидания, благороднейший Евгений Иванович, не взыщите, если в письме моем большая безурядица, третьего дня со мной был припадок падучей, и теперь я буквально не в своем уме. Не свежа голова и все члены разбиты. До свидания. В этом году надеюсь с Вами увидеться.
Ваш Достоевский.
NB. Впрочем нечего загадывать заране. С Катковым я поступлю так, что он не будет раскаиваться. По крайней мере, как умею лучше.
137. M. M. ДОСТОЕВСКОМУ
1 марта 1858. Семипалатинск
Семипалатинск, 1 марта 1858 г.
Спешу тебе отвечать, добрейший друг мой Миша. Извини, что пишу коротко. На этот раз мало времени, и, кроме письма к тебе (1) надо еще отправить два больших письма. Слушай же.
Известие о напечатании "Детской сказки" было мне не совсем приятно. Я давно думал ее переделать и хорошо переделать и, во-1-х, всё никуда негодное начало выбросить вон. Но что же делать? Напечатано, так не воротишь. К тому же я еще не мог достать августов<ской> книжки "Отеч<ественных> записок". Здесь их получают. Обещались дать. А покамест нет. И потому я еще не читал напечатанного.
Второе обстоятельство. Мне очень грустно, дорогой друг мой Миша, что ты поступаешь со мной но по-братски, именно: в случае, если я не считаю себя должным Кр<аевскому>, ты хочешь мне немедленно выслать 200 руб., да еще прибавляешь: "хоть и занять придется". Не стыдно ли тебе так со мной поступать! С какими же бесстыдными глазами потребовал бы я от тебя эти 200 руб., тогда как я тебе кругом должен, мало того, тогда как я был облагодетельствован тобою, потому что без тебя не знал бы, что делать при многих случаях здешней моей жизни. Итак, выкинь этот вздор из головы, и если "Детс<кая> сказка" может быть тебе полезна для окончания твоих расчетов с К<раевским>, то употребляй ее для этого, как тебе угодно. Смешон мне г-н Кр<аевский> с своим великодушием. Вот как я решил:
Скажи ему слово в слово так:
Во-1-х) я был должен ему не с лишком 800 руб. сереб<ром>, а ровно 650. Приписывать 150 руб. совсем не годится. Цифру долга я помню очень хорошо. Впрочем, уверен, что он ошибается неумышленно, и знаю причину, почему ошибается. Именно: выдавая мне деньги по частям, он всегда брал с меня расписки (не клочках бумаги). Принося ему что-нибудь для напечатания (в уплату долга), я никогда у него не брал назад расписок и не вычеркивал того, что шло на уплату. Оставшиеся у него в руках расписки, вероятно, и сбивают его с толку.
2) Если я и признаю, что должен ему 650 руб. и если желаю отдать ему их (всею душою желаю), то в тоже время совершенно не признаю за ним права требовать с меня немедленной уплаты этих 650 р. или печатанием мне принадлежащей статьи самому распоряжаться уплатою себе моего долга. Это решение мое имеет следующие основания:
a) Что по закону я ему ничего не должен, и если признаю долг и желаю уплатить, то единственно по чувству чести и по собственной охоте.
b) Если я брал у Кр<аевского> деньги, то никогда не обязывался отдавать ему деньгами же, а напротив, статьями. Для того-то он и давал мне деньги, чтоб я приносил ему статьи. Во всяком другом случае он никогда и ничего бы мне не дал. А так как десятилетние обстоятельства, не зависящие от моей воли, могут быть таковы, что я и статьями не могу ему отдать долг мой, то какие основания имеет он требовать с меня долг?
c) Если он хвалится, что до сих пор не требовал (2) с меня долга, то я никаким образом не могу признать этого за великодушие, на том основании, что он, если б и захотел требовать, не мог бы этого сделать.
d) Если же он обращается ко мне как человек к человеку и мимо всех соображений, основанных на законе, потребует долга во имя моей чести, то я ему отвечаю так: во-1-х, десять лет я не уплачивал по независящим от меня обстоятельствам. Те же обстоятельства поставляют меня в физическую невозможность уплатить ему теперь или в скорости, хотя я бы и желал того. В-3-х) прошу опять припомнить, что я обязывался (3) уплатить не деньгами, а статьями.
e) Если же он скажет, что в таком случае я и должен уплачивать статьями и что он вправе был поместить (4) мою "Детскую сказку", то я отвечаю: что по тем же независимым от меня обстоятельствам я считаю себя теперь вправе располагать своею собственностию по своей воле, а не по чужой. 2) Что уплату самому себе, насилием, он может сделать, только получив такую власть от закона, как делают с несостоятельными должниками.
f) Наконец (и главное): признавая себя твоим должником на сумму вчетверо больше того, что стоит "Детская сказка", и, кроме того, признавая себя одолженным тебе вечною благодарностью за твою великодушную и бескорыстную помощь, спасавшую меня в самых затруднительных обстоятельствах, я (5) желаю прежде всего уплатить тебе. Признавая же "Детскую сказку" моею собственностью (ибо она очутилась у Краевского уже после не зависящих от меня обстоятельств, а главное, так как я в самом начале оставил ее тебе в полную собственность, передав тебе право) (если бы представилась возможность (6) сделать из нее употребление), то на основании всего вышесказанного признаю тебя одного полным хозяином "Детской сказки", с правом сделать из нее всё что тебе угодно, (7) а всякое самовольное присвоение этой повести другим лицом (хотя бы и моим кредитором) считаю беззаконным насилием, глядя на это дело уже со стороны. И потому последнее: мне денег за сказку не присылай; употреби их в свою пользу, а так как ты пишешь, что ему был должен, то, имея теперь в руках мое удостоверение, что сказка принадлежит тебе, а не мне, имеешь полное и законное право считать себя ничего не должным Краевскому. Если моя расписка в получении 200 руб. от тебя в ноябре тебе при сем понадобится, то прилагаю ее тебе на всякий случай (число выставь сам). Денег же мне ни в каком случае не высылай, ибо тем серьезно меня, друг Миша, обидишь.
Если же, например, г-н Кр<аевский> скажет, что прежняя плата была 50, а теперь 100, и что плата по
100 с листа высока, то объяви ему, что человек, купивший на базаре куль муки за столько-то, не имеет ни малейшего права претендовать, если через неделю цена на базаре возвысится, Он только может об этом жалеть. Если же он скажет, что прежде уговор был по
50 с листа, то скажи ему, что то было прежде, единственно потому, что я был должен и из деликатности не мог набавить цену; да, наконец, и нигде тогда не дали бы больше. Теперь же мне предлагают 100, а так как я признаю "Детскую сказку" собственностью не г-на Краев<ско>го, то и продаю ее за что мне угодно, взяв в соображение базарные цены. Г-н Кр<аевский>, напечатавший статью самовольно, естественно должен заплатить то, что предлагали за нее другие.