Но довольно об этом. Не вините хоть Вы меня. Я Вас высоко ценю, Вы редкое существо из встреченных мною в жизни, я не хочу потерять Вашего сердца. Я высоко ценю Ваш взгляд на меня и Вашу память обо мне. Я Вам потому так прямо про это пишу, что Вы сами знаете, я ничего от Вас не домогаюсь, ничего от Вас не надеюсь получить, следовательно, Вы не можете приписать моих слов ни лести, ни заискиванию, а прямо примете их за искреннее движение моей души.
Вы в Цюрихе и надолго, пишет Ваша сестра. Слушайте (если можете и хотите): где бы Вы ни были, черкните мне изредка хоть два слова о себе, уведомляйте меня. Я не требую, чтобы Вы утомляли себя, писали часто. Мне хочется только, чтобы Вы иногда вспомнили обо мне. О Вас же мне в высшей степени будет всегда интересно слышать.
Опять хочу повторить Вам свой всегдашний совет и пожелание: не закупоривайте себя в исключительность, отдайтесь природе, отдайтесь внешнему миру и внешним вещам хоть немножко. Жизнь внешняя, действительная развивает нашу человеческую природу чрезвычайно, она материал дает. Впрочем, Вы не смейтесь надо мной очень.
Положение мое ужасающее. Как его улажу, не знаю. Из письма к Аполлинарии кой-что увидите.
Адрес мой покамест тот же. Если напишете мне в скорости, отвечу Вам и приготовлю к тому времени адрес более постоянный, который мог бы служить на всё время. (1)
До свидания: когда-то? Прощайте. Будьте счастливы, будьте счастливы всю Вашу жизнь. Крепко жму Вам руку и очень желаю с Вами хоть когда-нибудь встретиться. Что-то мы тогда будем оба? А Вы мне всегда будете очень памятны.
Ваш весь Ф. Достоевский,
Р. S. У Вас теперь юность, молодость, начало жизни
- экое счастье! Не потеряйте жизни, берегите душу, верьте в правду. Но ищите ее пристально всю жизнь, не то - ужасно легко сбиться. Но у Вас есть сердце, Вы не собьетесь.
А я - я кончаю жизнь, я это чувствую. Всё равно,
- Вы мне как молодое, новое дороги, кроме того, что я люблю Вас как самую любимую сестру.
На конверте:
Schweiz. Zьrich. Platlenstrasse, № 105 Bei Frau Brдndii,
Frлulein Nad. Suslowa. Fluntern.
(1) далее вычеркнут абзац, не поддающийся прочтению
255. Е. П. КОВАЛЕВСКОМУ
9 мая 1865. Петербург
Ваше превосходительство, Егор Петрович,
Так как я уже два раза обращался к пособию Литературного фонда, а именно: занимал из его сумм деньги, - то полагаю, что мне теперь, по некоторым обстоятельствам, невозможно оставаться более членом комитета Литературного фонда.
Если же я так поздно спохватился просить увольнения от комитетских занятий (то есть уже взяв два раза взаймы), то произошло это единственно по непростительной моей недальновидности: да и в голову мне не могла прийти мысль, что деньги я (1) получал взаймы не потому единственно, что я, как больной, нуждался в них для лечения за границей, а потому, главное, что я сам был членом комитета, а следовательно, имел руку, протекцию и т. д.
Во всяком случае прошу Вас покорнейше уже не считать меня более членом комитета, а вместе с тем и сообщить об этом всем гг. членам комитета Литературного фонда. Да, кроме того, расстройство дел моих, а вместе с тем и моего здоровья делают для меня продолжение комитетских занятий во всяком случае невозможным.
Примите уверение в глубочайшем моем уважении.
Ваш покорный слуга
Федор Достоевский.
9-го мая/65 г.
(1) далее было: получаю
256. Н. Ф. БУНАКОВУ
15 мая 1865. Петербург
Милостивый государь Николай Федорович,
На вопросы Ваши спешу отвечать следующим образом:
1) "Эпоха" в том виде, в каком она до сих пор издавалась, - издаваться не будет. Более же подробных и точных сведений в настоящую минуту сам не могу Вам дать, потому что сам нуждаюсь в сведениях.
2) Насчет денег тоже не могу Вам ничего сказать точного, тем более, что Вы и спрашиваете меня для того, чтобы Вам точно и окончательно знать. Л я и сам этого не знаю, ибо это не от меня зависит.
Во всяком случае, если возможны будут уплаты скорые, то прежде всех расплат будет следовать уплата авторам.
Вот всё, что могу сказать теперь. На днях надеюсь получить какие-нибудь сведения, тогда сообщу.
Извините, что не отвечал тотчас же. Был припадок, и голова была не в порядке.
Да вот что еще: письмо Ваше помечено 28 апреля, а на конверте (1) почтовая печать 3 мая, посудите, как оно опоздало на почте.
Искренно уважающий Вас
Ф. Достоевский.
15 мая/65. (2)
(1) далее было: стоит (2) далее в тексте первой публикации следует приписка, отсутствующая в подлиннике: Извините некоторую поспешность письма этого (в неразборчивости почерка) и примите уверение в моем искреннем и всегдашнем уважении. Ваш совершенно преданный Федор Достоевский.
257. П. А. ИСАЕВУ
30 мая 1865. Петербург
Милый Паша, скажи, пожалуйста, что же ты со мной делаешь и что я могу подумать о тебе? Чего ты не пишешь? Беспокоюсь о тебе ужасно, думаю, не болен ли ты, доехал ли благополучно? Ведь ты сам можешь рассудить, что я поневоле буду сомневаться. Предполагаю, что не так часто посылают от Федора Акимовича (1) в город за 40 верст. Но ты бы для такого случая должен был упросить послать. И Федор Акимович и Софья Дмитриевна очень хорошо поймут, что это необходимо. Боюсь, что ты болен. Тетя Варя тоже о тебе беспокоится очень и ничего не понимает в твоем молчании. Она сама, бедная, больна, простудилась, с перемежающейся лихорадкой и с кашлем, лечится. Я к ней часто хожу.
Дела мои всё хуже и хуже, за границу ехать, если не поправятся обстоятельства, никак нельзя будет. Неприятностей бездна. Не усиливай же их своим легкомыслием. Пиши непременно и скорее. Буду ждать письма твоего непременно. Прощай, целую тебя.
Твой весь Ф. Достоевский.
30 мая/65.
Передай непременно мой поклон и искренний привет Федору Акимовичу и Софье Дмитриевне. Пиши подробнее. Адресс в дом Олонкина.
(1) далее было: посыльного
258. Е. П. КОВАЛЕВСКОМУ
6 июня 1865. Петербург
Ваше превосходительство Егор Петрович,
Тяжелые обстоятельства принуждают меня еще раз прибегнуть к пособию Литературного фонда. В прошлом году я уже собрался было летом за границу, чтобы хоть на некоторое время избавиться от припадков падучей болезни. Эти поездки, каждый год, месяца на три, строго предписаны мне докторами. Но смерть моего брата не только принудила меня остаться в Петербурге, но и взяться за трудную работу по продолжению издания журнала, - для додачи его подписчикам, для уплаты долгов покойного брата и для доставления хоть какого-нибудь содержания его семейству. Эта работа расстроила меня в продолжение года окончательно: на меня одного обратились все труды издательские и редакторские, и, сверх того, за этими трудами я сам не успел написать почти ни строчки. Таким образом, теперь, когда пришлось сдать журнал, я, не будучи даже собственником журнала и потеряв на него лично принадлежавшие мне десять тысяч рублей чистыми деньгами, очутился с долгами, по векселям на мое имя, в 13000 рублей и, кроме того, на время без всяких средств к существованию, так как ничего не написал во весь год. В настоящее время я начал одну работу, за которую могу взять деньги только осенью. Успешно и как можно скорее окончить эту работу необходимо, чтобы начать, получив деньги, уплату долгов. Хотя многие из кредиторов моих согласны на полученье уплаты в будущем году и с рассрочками, - так как понимают, что мне, иначе как трудами моими, платить нечем; но зато некоторые, сравнительно самые незначительные, (1) ждать не хотят и уже подали на меня ко взысканью.
Ввиду таких особенных обстоятельств я принужден просить Вас, многоуважаемый Егор Петрович, исходатайствовать для меня у Комитета Литературного фонда заимообразно 600 руб. сроком по
1-е февраля будущего 66-го года. Заклада я не могу представить на этот раз никакого, так как сочинения мои, которые я представлял в заклад в оба раза, когда прежде обращался к Фонду, - теперь давно уже заложены и деньги пошли на расход по журналу. Если же никаким образом невозможно получить мне эти 600 руб. заимообразно, то я прошу Вас представить мою просьбу Комитету о выдаче мне этой же суммы (2) в виде единовременного пособия, так как такая форма получения пособия нисколько не помешает мне внести