2) Судьбинин — милый, добродушный волжский бурлак с шепелявым и картавым выговором, вульгарным голосом и мужицким темпераментом. Может быть, ввиду жары он недостаточно изящно одевается и поэтому кажется на сцене до такой степени нелепым. Он старается быть бонтонным, а Вы знаете, что такое актерский бонтон! Пока он не будет заменен — «Шейлок» итти не может, так как благородный, царственный купец Антонио менее всего подходит к волжскому бурлаку. О Борисе смешно даже и думать, Несчастливцев-немыслимо! В «Ганнеле» — лесничего невозможно ему поручить. Он настолько безнадежен в этих ролях, что присутствие его фигуры и тона в хорошем ансамбле разрушает все. Пока не надумали другого актера, я молчу и смотрю на него как на манекен, временно замещающий другого артиста. Я не пробую даже делать ему замечаний, так как, чтобы добиться чего-нибудь, надо ему отрезать руки, ноги, язык, запретить говорить своим выговором…
Он славный малый, недалекий, и отлично рисует. О нем после. Как актер он безнадежен для меня (даже исправника в «Самоуправцах» читает очень скверно). Может быть, Вы присмотритесь и поймете, с какого конца подойти. Я не могу понять, за что ему платят деньги в провинции. Должно быть, что-нибудь да есть, хотя бы в бытовых ролях, что ли? — не понимаю.
3) Андреев — не знаю, какой он простак, но как венецианский нобиле он ужасен: это любитель (из дьячков), а не актер. Голос пономаря, разговор как у парикмахера.
4) Недоброво (Алеева) — милая, порядочная, бесстрастная (пока) птичка. Лиризм Джессики выражается в отчеканивании стихов. Темперамент в переторапливании. Но в ней нет ничего тривиального (это огромное достоинство). Все бледно, неумело. Это Шереметьевская без ее красоты. Ей нельзя играть Джессику (придется заменить ее), но какой-нибудь водевиль или комедийку, где ей придется щебетать и топать ножкой, играть можно. Может быть, она не развязалась. (На последней репетиции Александр Акимович так к ней пристал, что она разревелась и потом заиграла гораздо лучше.) Может быть, она дойдет до обморока и тогда сделается актрисой. Подожду высказываться о ней определенно 4.
Вот три черных пятна на нашем горизонте; перехожу к свету.
Савицкая — восхитительная барыня. Выйдет толк. Знаю ее по считкам, так как меня пока не пускают на «Антигону», только в воскресенье буду ее просматривать.
Иерусалимская — боготворит, молится на наше дело. Очень хорошо читает генеральшу в «Гувернере» (с темпераментом). В «Самоуправцах»- это две капли воды Федотова — пришлось менять тон. Еще не поймала.
Книппер. Ее проучили в Кунцеве, и она не может дождаться своей очереди, т. е. репетиций. Читала Ирину на общих тонах, но роль пойдет.
Стефановская пока сконфузилась. Я ожидал большего в Перепетуе («Гувернер»).
Шидловская — одумалась, помирилась с Желябужской (водой не разольешь) и опять стала прежней. Загорелась… Она очень серьезно, по-моему, больна нервами.
Желябужская — пока ничего, кроме хорошего, сказать не могу, — очень серьезное и сердечное отношение к делу, без ломаний, каприза и чванства.
Самарова прислала телеграмму, что служит. Явится к 1 июля с/г.
Мейерхольд мой любимец. Читал Аррагонского 5 - восхитительно — каким-то Дон-Кихотом, чванным, глупым, надменным, длинным, длинным, с огромным ртом и каким-то жеванием слов. Федора… удивил меня. Добродушные места — плохи, рутинны, без фантазии. Сильные места очень хороши… Думаю, что ему не избежать Федора, хотя бы в очередь.
Москвин… Какой милый… Уж у него кишки вылезают от старания. Он лишь местами вульгарен в нобиле, но это стушуется (Саларино). (Чудно читает подьячего в «Самоуправцах» 6.)
Чупров (Чириков) — отличная находка. Ужасно смешон и даже разнообразен. Выдержит ли Чупров большую роль — не знаю, но столетний Гоббо-отец (в считке) произвел фурор (за отсутствием Артема, пришлось дать ему, и я пока не раскаиваюсь). Митрич (в «Самоуправцах») понравился очень по бытовому тону (которого нет в Гоббо). Митька в «Гувернере» тоже будет смешон: у него с лица не сходит блаженное выражение (какое встречаешь на старинных образах) — уж очень он удивлен, что его пустили в чистый дом. Усиленно наблюдаю, чтоб его не захвалили 7.
Тихомиров. Пресимпатичный и серьезный актер. Переживает большие нравственные страдания, и потому с ним я особенно нежен и осторожен. Он талантлив и с темпераментом, но ради мнимых традиций, ради тонкости игры все смягчает, все стушевывает и боится выйти из шаблона. Копается в мелочах, а общего настроения не признает. Он стремится выразить какую-то тонкость, все толкует: как он понимает роль, для чего он делает тот или другой нюанс, и трусит малейшей смелости. Вот его впечатление о наших репетициях: «Я совершенно спутан, — говорит он, — мне все кажется, что все играют так резко, грубо…» И вместе с тем первый смеется, если мне удается сделать удачное указание артистам. Он показал себя в четырех ролях: страж («Антигона»), Дож (передан временно), Девочкин в «Самоуправцах» (тоже) и Иван Петрович в «Гувернере». Во всех четырех ролях мне пришлось (с болью душевной) не согласиться с его толкованием. Александр Акимович уверяет, что в «Антигоне» он набрался уже смелости. В моих пьесах не могу сказать, чтобы это было так. Все это меня нисколько не смущает. Напротив, я жду, что он увлечется и ударится в крайность, а именно: начнет говорить так просто, что всем станет скучно, будет показывать, ради смелости, только одну спину. В моей практике часто случались такие перерождения.
Я уверен, что скоро мы его переработаем, но теперь, бедный, он переживает тяжелые минуты. Ох, эта провинция и литературный кружок! Все чистенько, гладенько. Это не актеры, а какие-то Молчалины по умеренности и аккуратности!
Ланской. Глуп, но славный малый. Совсем петербургская штучка. Если он омосквичится — беда, тогда он мне напомнит хорошенькую японку в современном платье, настолько ему не пойдет московский «спинджак» мешком. Дорогой он прокутился отчаянно, но собрал последние силы и в первый день явился во всем блеске, с иголочки. Показывал свой гардероб, позировал. Теперь немного обносился. Я, например, заметил, что свою чудную сорочку он что-то долго не меняет, но тем не менее — занял хорошую комнату, ездит на извозчиках. Если он не удержится у нас, то потому, что не за кем ухаживать — все верные жены или строгой нравственности девицы. Но я влюблен в его тон, манеры и дорожу им, как дорожат негром в модном ресторане… для шика! Повторяю, он славный малый… добродушен… ни разу не слыхал, чтобы он хвалил себя в какой-нибудь роли. На сцене трус отчаянный… Но с ним я оправлюсь… он у меня совсем в руках… благоговеет и боится как огня. Когда его расшевелишь, он очень заразительно смеется. Драмы боится как огня и проклинает Аполлонского, который навязал ему какой-то ужасный слащавый и фальшивый тон 8. Играет Грациано (будет нобиле настоящий), Володю («Гувернер» — недурно), Рыкова (такого гвардейца на русской сцене не скоро увидишь). В драматических сценах возмущается немного по-петербургски, и это мне ужасно нравится и, представьте, это очень в пользу пьесы, т. е. мельчает его роман с княгиней и оправдываем[ся] поведение Платона 9.