***
В моей роте заправляет сержант Рассел, и этот парень настоящий кусок дерьма. Мы все его дружно ненавидим, но дрючит он на совесть, надо признать.
По вечерам, после общей боевой подготовки, я чувствую себя ожившим покойником. Да и ползаю примерно так же.
Боевая — это весело. Двенадцать часов на полосе препятствий, которая больше похожа на дорогу в ад. Нужно не только бежать, прыгать, ползти и подтягиваться, но еще и уклоняться от атакующих заклинаний, ставить щиты, бить в ответ. Каждые три дня трасса меняется, так что не заскучаешь.
Совсем скоро к боевой добавят строевую, и тогда нам станет еще веселее.
Мясо на завтрак, обед и ужин в сочетании с тренировками дает интересный результат. Я набрал почти десять фунтов мышечной массы и уже не влезаю в рубашки, которые носил на гражданке. Теперь понимаю почему все военные такие качки, хотя ничего похожего на привычный зал с железом я здесь не видел.
У меня пока третьи результаты в сводной таблице, но я планирую занять первую строчку. Вот увидишь: Норд-Джек еще содрогнется от ужаса, осознав мою мощь.
— Вам письмо, госпожа Маккуин, — слова, которые наполняют душу непонятным предвкушением.
Ежедневный утренний ритуал — чашка черного кофе и послание от Чарльза.
Каждый день. Даже в выходные и праздники. Даже когда он в дороге или смертельно устал после тяжелейшего марш-броска.
Письмо и кофе по утрам. В мире все стабильно.
В последнее время послания стали короче. Учеба в Норд-Джеке оказалась тяжелее, чем Чарльз ожидал, сквозь напускную браваду его строк прорывается усталость.
Но он пишет. Держит данное слово, день за днем отправляет письмо за письмом. Уверенный, что его никто никогда не прочтет. Пишет обращаясь то ли к ней, то ли к самому себе.
Иногда в его строках сквозит неверие, отчаяние, готовность сдаться. Как легко было бы развеять их, просто ответив. И Кари тянется к планшетке, но откладывает ее.
Написать ему — сжечь все мосты. Вступить в разговор, начать узнавать друг друга в диалоге. Открыться перед Чарльзом так же, как он открылся перед ней в своих письмах — весь, как на ладони, без мишуры сверкающих масок, без красивых поз и фраз…
Это страшно. Она не готова. Она не любит, не умеет, не знает каково это — быть настолько близкой с кем-то.
И боится разочаровать его. Та Кари, которую Чарльз выдумал для себя, ради которой он готовится побеждать драконов и левиафанов гораздо лучше настоящей. Сильнее, смелее, мудрее. Она идеальная.
А настоящая Кари — нет. Поэтому она прихлебывает обжигающий горький как сама жизнь кофе, гладит пальцами еле заметные бугорки на плотной бумаге. И будто воочию слышит хрипловатый мужской голос. Столько слов о незначительном, суетном, но почему-то кажется, что каждое слово — о ней.
Только о ней.
Знала бы ты, как я жду встречи с тобой.
Над моей кроватью теперь висит календарь. Каждый день я зачеркиваю одну цифру и пересчитываю сколько еще их осталось — мой маленький утренний ритуал.
Порой я сам себе напоминаю узника в тюремной камере. Тридцать косых линий. Тридцать дней. И я еще на месяц ближе к тебе.
Нет, только не думай, что я вздыхаю и страдаю целый день.
Совсем наоборот. Никогда раньше я не был так счастлив. Мысли о тебе наполняют мою жизнь смыслом. Они дают мне желание расти и меняться.
Когда в жизни есть цель, все становится другим. Еще до перевода в Норд-Джек я вышел на отличные оценки, бросил шляться по клубам и пабам. И еще боевые искусства. Два года обещал себе записаться на рукопашный бой и два года откладывал. Всегда находились причины не делать: нет сил, времени, денег, чтобы платить за уроки.
Когда ты появилась в моей жизни, все нашлось.
Я стал серьезнее, отделил важное от неважного, не трачу больше времени на ерунду. Не всем это нравится. Еще до отъезда на север я потерял половину друзей. По их словам, я стал занудой, с которым не о чем говорить.
Но мне все равно.
Я иду к своей цели, Кари. К нашей следующей встрече я стану волком, который тебя достоин.
ГЛАВА 3
— Щит!
Чарли вскинул руки, раскрывая над головой полотно плетения. Также, как и два десятка других курсантов. Края заклинаний со звоном состыковались, воздух перед ротой потек словно жидкое стекло, застыл в золотистом флере, поделенный на правильные шестиугольники, похожие на соты.
Тренажер захрипел, плюнул, и огненный сгусток раскрылся оранжевым куполом над головой, обозначая границы выстроенного курсантами щита. С краев дохнуло раскаленным воздухом, запах гари осел на губах терпкой горечью.
— Не рыпаться! Дер-р-ржим строй!
Вторая атака была воздушной. Удар гигантского невидимого кулака заставил Чарли покачнуться. Сосед со стоном рухнул на оплавленный камень полигона, и оборотень выругался, подхватывая управляющие нити чужого плетения.
— Держим, держим строй, мать вашу! С-с-салаги!
— Вставай, — прошипел Чарли сквозь зубы. — Вставай, скотина! Сейчас третья будет. Я не удержу один.
Он бы сопроводил слова пинком для большей убедительности, но отвлекаться было нельзя. Все силы уходили на то, чтобы подпитывать сразу два сегмента защиты.
Сосед молчал. То ли действительно слишком выложился и потерял сознание, то ли притворялся — Дэн любил откосить, сваливая работу на других. Впереди снова загрохотало. Чарли расставил ноги пошире и набычился. Левой рукой он перехватил нити чужого щита, правой удерживая свое плетение.
Снова воздушный таран. От удара оборотня мотнуло. Он покачнулся, но устоял, только из носа закапало на воротник форменной рубашки.
Снова в лазарет. Медичка будет ругаться.
Но щит выдержал. Он по-прежнему полыхал, закрывая роту от вражеских заклинаний. Ни один из золотистых сегментов-сот не потух.
— Атака! Штопором с колена! — заорал сержант, и строй синхронно рухнул на плац. Над головами запульсировала воронка, вбирая энергию каждого солдата. Воздух запах безжизненным севером, обжег кожу холодом, заморозил кончики пальцев.
— Три! Два! Один! Пли!
Ледяной ураган, скрученный в тугой штопор, молнией пронесся через полигон и ввинтился в мишень. Та мгновенно превратилась в сверкающий на солнце полупрозрачный кристалл, похожий на огромный драгоценный камень. В его глубине, под несколькими футами синего льда угадывались очертания статуи условного противника.
Но дейстие заклинания на этом не прекратилось. Хрустящая корка стремительно поползла в стороны, жадно покрывая камень, стены, забор и безмолвные чучела условного противника слоем полупрозрачной наледи.
На полпути к роте поражающая сила “Ледяного штопора” сошла на нет. Наледь истончилась, превратилась в хрупкие веточки изморози, похожие на зимние узоры на стекле. Словно неведомый художник провел кистью, рисуя снежные цветы на оплавленных плитах у ног Чарли. Порыв ветра, ударил по глазам, заставляя зажмуриться. Сорвал берет, растрепал коротко остриженные волосы.
— Все! Молодцы! Теперь быстро убрали это художество. Через час жду всех в класс строевой подготовки. Будем разбирать ошибки. Маккензи!
— Да? — Чарли вскинул голову, смаргивая невольно выступившие слезы.
— Свободен от уборки. Покажись целителю.
— Слушаюсь, сержант.
— И молодец! В следующий раз встанешь центровым.
— Спасибо, сержант!
Подняться удалось не с первого раза — ноги после лютого перенапряжения подрагивали. Чарли неодобрительно покосился на соседа и все-таки отвесил ему пинка по пятой точке. Тот возмущенно взвизгнул и вскочил, потирая задницу.
— За что?
— Спать в бою меньше надо.