- Вы, верно, пришли сказать, что желаете оставить за собой комнаты еще на полгода? - спросила старуха, когда я подошел; и что-то вульгарное в ее неприкрытой алчности заставило меня внутренне содрогнуться, как если бы я не имел случая повидать образчик раньше. Здесь упоминалось уже, что стремление Джулианы извлечь выгоду из нашего знакомства, точно фальшивая нота, искажало сложившийся у меня образ женщины, которая вдохновила великого поэта на бессмертные строки, - но должен оговориться: одно обстоятельство в значительной мере ее оправдывало, - ведь кто, как не я сам, разжег это адское пламя, кто, как не я, навел ее на мысль о средстве наживы, имеющемся у нее в руках. До меня ей это и в голову не приходило; много лет она прожила в доме, на три четверти пустовавшем без всякой пользы; объяснить это можно лишь тем, что огромное помещение не стоило ей почти ничего и что, сколь ни скудны были ее доходы, в Венеции они все же позволяли сводить концы с концами. Но вот явился я и преподал ей урок расчетливости, да еще разыграл дорогостоящую комедию с садом - как тут было не соблазниться добычей, которая сама шла в руки. Подобно всем, кому на склоне лет доведется узреть свет новой истины, она сразу же стала фанатиком и мертвой хваткой вцепилась в возможность, о которой я только намекал.
У дальней стены стояло несколько стульев; не дожидаясь приглашения, старуху явно не заботило, буду я сидеть или стоять, - я взял один, перенес поближе и сел, после чего начал веселым тоном:
- О, сударыня, какое живое у вас воображение, какой полет мысли! Ведь я - всего лишь бедный литератор, зарабатывающий себе на жизнь каждодневным трудом. Где уж мне снимать дворцы на столь долгий срок. Существование мое не обеспечено. Полгода! Да будет ли у меня через полгода кусок хлеба? Я позволил себе непомерную роскошь - но это один раз. А на длительное время...
- Вы находите, что занимаемые вами комнаты стоят слишком дорого? перебила Джулиана. - Ну что ж, можете прибавить к ним еще несколько за ту же плату. Нам нетрудно будет сговориться - combinare, как говорят итальянцы.
- Если уж на то пошло, сударыня, они действительно стоят слишком дорого, неслыханно дорого, - сказал я. - Вы, видно, считаете меня богачом, а я далеко не богач.
Она словно глянула на меня из устья пещеры.
- Но ведь вы же продаете написанные вами книги.
- Ведь люди же покупают их, хотите вы сказать. Да, покупают, но не так уж много, куда меньше, чем мне хотелось бы. Писание книг - самый неверный путь к богатству. Он годен разве только для гениев - и то не всегда. В наше время литературой состояния не наживешь.
- Может быть, вы неудачно выбираете сюжеты? О чем вы вообще пишете? не желала сдаваться мисс Бордеро.
- О книгах, сочиненных другими. Я - критик, комментатор, отчасти историк. - Любопытно было, к чему она клонит.
- Кто же эти другие?
- О, те, до кого мне далеко: великие умы прошлого - философы, писатели, поэты, которые давно лежат в могиле и не могут, бедняги, сами рассказать о себе.
- Что же вы о них пишете?
- Рассказываю, например, про то, каким умным женщинам они иногда дарили свою привязанность! - шутливо ответил я. Это был риск, вроде бы достаточно хорошо обдуманный; однако, когда я сам услышал свои слова, они показались мне неосторожными. Но сказанного не воротишь, да в конце концов я и не раскаивался; быть может, старуха все же пойдет на сделку. Вполне вероятно, что ей известен мой секрет; так стоит ли по-пустому тянуть время? Но она не захотела принять мою шутку как признание и только спросила:
- А так ли это похвально - ворошить прошлое?
- Я не совсем понимаю, что вы хотите сказать. Без некоторых усилий до прошлого не докопаешься. Слишком уж оно бесцеремонно затоптано настоящим.
- О, я люблю прошлое, но не люблю критиков, - объявила хозяйка дома с обычной самоуверенностью.
- Я и сам их не люблю, но ценю их открытия.
- Да ведь это все больше выдумки.
- Точней, им порой удается разоблачить выдумки, - сказал я, невольно улыбнувшись безмятежной дерзости моей собеседницы. - И довести правду до общего сведения.
- Один бог знает правду, людям не дано ее знать; и не их дело до нее доискиваться. Не нам судить о том, что правда, а что - нет.
- Да, мы бродим в потемках, - согласился я, - но если отказаться от поисков света, что станется со всем, что есть в мире прекрасного, что будет с творениями тех, о ком я только что говорил, - великих философов и поэтов? Они обратятся в пустой звук, если у нас не будет для них должной мерки.
- Что за портновский язык, - капризно сказала мисс Бордеро и тут же поспешила заговорить совсем другим тоном: - Не правда ли, это прекрасный дом? Он построен с удивительным чувством пропорций. У меня сегодня явилось желание взглянуть на эту его часть, где я давно не бывала. Вот я и приказала вывезти меня сюда. Когда пришел ваш человек с просьбой принять вас, я только что сама собиралась за вами послать, чтобы справиться, не желаете ли вы прожить здесь подольше. И мне хотелось полюбоваться тем, что я предоставляю в ваше распоряжение. Эта зала великолепна, - продолжала она тоном аукциониста; мне даже представилось, что при этом она повела вокруг скрытыми от меня глазами. - Едва ли вам часто приходилось живать в таком доме, а?
- Часто это было бы мне не по карману!
- Ну, а сколько вы согласны уплатить за полгода? Я едва не воскликнул: "Джулиана, не надо - ради него не надо!" - и страдальческая гримаса, явись она на моем лице, отвечала бы истинным моим чувствам. Но я овладел собой и спросил не столь страстно:
- А что мне тут делать так долго?
- Я думала, вам приятно тут жить, - сказала мисс Бордеро с высоты своего ссохшегося достоинства.
- Я и сам ожидал, что мне будет приятно.
На это она ничего не ответила, и я тоже молчал, предоставив ей толковать мои слова как угодно. Но при этом я был почти уверен: вот сейчас она довольно холодно скажет мне, что раз мои ожидания не оправдались, значит, больше и говорить не о чем, - а между тем я уже не сомневался в том, что так или иначе ей стали известны обстоятельства, зная которые не трудно бы отгадать причину моего разочарования. Однако, к большому своему удивлению, я вдруг услышал совсем другое:
- Если вам кажется, что вы недостаточно хорошо устроены у нас, может быть, мы найдем способ устроить вас лучше?
Я даже рассмеялся, до того это было ни с чем не сообразно, и в оправдание себе заметил, что она разговаривает со мной, точно с маленьким мальчиком, который раскапризничался и теперь без поблажки его не унять. Мне решительно не на что жаловаться, продолжал я; разве не величайшей любезностью со стороны мисс Тины было провести со мной вечер на Пьяцце всего лишь несколько дней назад? "Сами вы напросились!"-проворчала старуха. И тут же, совсем другим тоном: "Она - прекрасная девушка". Я поспешил согласиться, и она выразила надежду, что я говорю искренне, а не просто из желания быть галантным. Я все меньше и меньше понимал, к чему клонит мисс Бордеро, а она меж тем продолжала: "У нее нет никого на свете, кроме меня, покуда я жива еще". Уж не для того ли она хвалила свою племянницу и подчеркивала отсутствие у нее родни, что хотела представить ее завидной "партией"?
Я сказал старухе чистую правду: платить дальше столь баснословную сумму за комнаты мне было не по карману - я и так уже израсходовал на свое предприятие почти всю предназначенную для этого наличность. Терпения и времени у меня оставалось достаточно, но деньги я мог тратить впредь, лишь исходя из обычных венецианских цен. При всем моем интересе к незаурядной особе, с которой меня грозили поссорить денежные расчеты, я готов был платить ей в два раза больше того, что спросила бы с меня любая другая padrona di casa [*Домовладелица (шал.)]; но в двадцать раз больше я платить не собирался. Так я ей откровенно и сказал, и моя откровенность возымела действие - ибо в ответ я услышал: "Вот и прекрасно, вы сделали то, о чем я вас просила: назначили свою цену!"