Мы постоянно думаем о вас всех и живем с вами одними чувствами и одними страданиями.
Да хранит вас всех Господь. Крепко обнимаю тебя, милая моя Ксения, Сандро и деток[159].
Твой старый
Ники.
Государыня императрица Александра Феодоровна и великие княжны Ольга Николаевна и Татьяна Николаевна на балконе дома в Тобольске
От государыни императрицы Александры Феодоровны великой княгине Ксении Александровне[160]
(Это письмо, написанное на секретке, было приложено к письму государя императора, датированному тем же числом, и вложено в один конверт)
Тобольск, 23 сентября 1917 г.
Милая моя Ксения!
Много мысленно с вами – как чудно хорошо и красиво у вас должно быть – все эти цветы – а на душе так невыразимо больно за дорогую Родину, что объяснить нельзя… Я рада за тебя, что ты наконец со всеми твоими – а то вечно была в разлуке. Хотелось бы Ольгу[161] видеть в новом большом счастье.
Все здоровы, – сама сильно уже 6 недель страдаю невралгией на лице и зубными болями, очень мучительно, и почти всю ночь не сплю. Все жду дантиста (С.С. Кострицкий), – позволения его позвать все нет. Живем тихо, хорошо устроились – хотя далеко, далеко от всех – отрезаны, но Бог милостив – силы даст и утешит, – сердце полно – выразить нельзя. Люблю тебя и нежно целую.
Твоя Старая.
Приписка вверху письма:
Получила ли Софья Дмитриевна (Евреинова) мою открытку летом?
От государыни императрицы Александры Феодоровны
А.В. Сыробоярскому[162]
Тобольск, сентябрь 1917 г.
Так странно раненых не видеть, быть без этой работы. 15 августа было бы три года, как работали в лазарете, но наша отставка это испортила. Но мне всегда хочется надеяться, что вдруг, если много работы будет и не хватит рук, опять вернут на место. Что почувствуют старые раненые, если опять их привезут и старых сестер найдут? Но это фантазия – не сбудется. И без нас[163] довольно сестер милосердия. Но сомневаюсь, чтобы все так любили работу, как мы, чувствовали, что помогаешь, облегчаешь. Иногда очень больно делаешь, обижаешь невольно. Так чудно потом. Страшно интересны все операции. А сколько новых знакомых нашли, только мое здоровье мешало мне ездить в другие лазареты, и это было жалко, и очень сожалею, но сил не хватало последний год.
Сестра.
От великой княжны Татьяны Николаевны
З.С. Толстой[164]
Отрывок письма:
Тобольск, 2 октября 1917 г. Губернаторский дом.
(…) Мы все тут, в общем, ничего, устроились хорошо. Дом небольшой, но уютный. Есть балкон, на котором много сидим. Погода тут почти каждый день чудная, очень тепло, но листья сильно падают. На воздухе бываем много. Есть у нас здесь крошечный садик за кухней, с огородом посредине.
Обойти все это можно (не преувеличивая) в три минуты. Потом нам огородили часть улицы перед домом, где мы гуляем, т. е. ходим взад и вперед – 120 шагов длины. Улицы все здесь покрыты деревянными досками и во многих местах большие ямы, но ездят все благополучно. Наши окна выходят на улицу, так что единственное развлечение – смотреть на гуляющих. Три раза мы были в церкви – такое было утешение и радость! По субботам и остальные разы у нас была всенощная и обедница. Конечно, и это хорошо, но все же не может заменить нам церковь. Ведь больше полугода мы не были в настоящей, потому что в Царском Селе у нас была походная… Время проходит быстро и однообразно. Работаем, читаем, играем на рояле, гуляем, уроки есть. Вот и все. Адресуйте прямо мне сюда или на имя комиссара Панкратова, через которого проходит вся корреспонденция (…)
Татьяна.
От великой княжны Татьяны Николаевны великой княгине Ксении Александровне[165]
(Надпись на конверте: «Крым. Ай-Тодор. Великой княгине Ксении Александровне». Почтовая печать: Тобольск, 9.10.17. На обратной стороне печать: Вскрыто Военной цензурой. Военный цензор № 118. 29 окт. 1917 г. Почтовая печать: Кореиз… (даты неразборчивы). Марка отклеена)
Тобольск. Воскресенье, 8 октября 1917 г.
Кажется, я никогда не поблагодарила тебя за письмо, душка маленькая тетя Ксения. Зато делаю это теперь, хотя и довольно поздно. В следующий раз, когда ты будешь писать, пиши через комиссара Панкратова, через которого проходит вся корреспонденция. Только что вернулись от обедни (8 часов утра). Идет снег и мороз. Вчера было еще холоднее, но зато солнце. До сих пор нельзя было жаловаться на погоду, так было тепло, ну а теперь померзнем. У вас еще, наверно, чудно. И море такое же сине-зеленое. Знаешь, здешние лошади такие же маленькие и так же быстро бегают, как крымские. Киргизы постоянно носятся на них с большим треском. Вещи наши все приехали в целости. Самое приятное – это ковры и занавеси, т. к. здесь этого, да и вообще нет, ровно ничего нельзя достать. Массу рукомойников, канделябр без свечей и т. д. Часто тухнет электричество, так что это не мешает иметь на всякий случай. Mr. Gibbs[166] наконец приехал. Его комната почти окончена. Всю эту неделю усиленно клеили обои, и вообще строили. Она построена около трапа внизу; поставлены переборки. Работают, большей частью, военнообязанные, они нам чинят электричество и пр. Гуляем мы утром, с 11 до 12, и днем до чая. Что очень приятно, так это что мы можем выходить из дома и возвращаться сколько угодно, без посторонней помощи, как в Царском. Надеюсь, здоровье бабушки лучше и что все у вас благополучно. Мы все здоровы и живем так же, поэтому ничего интересного не могу написать. Желаю тебе всякого благополучия. Часто всех вас вспоминаем. Грустно, что не вместе. Храни вас Бог. Крепко, крепко всех обнимаем. Целую нежно, душка маленькая.
159
Великий князь Александр Михайлович, муж великой княгини Ксении Александровны, и их дети: князья Андрей, Феодор, Никита, Дмитрий, Ростислав и Василий Александровичи и княгиня Ирина Александровна, состоявшая в морганатическом браке с князем Ф.Ф. Юсуповым.
161
Великая княгиня Ольга Александровна, у которой в то время родился сын Тихон Николаевич от морганатического брака с полковником Н.А. Куликовским.
163
Подразумеваются государыня императрица Александра Феодоровна, великая княжна Ольга Николаевна и великая княжна Татьяна Николаевна.
166
Сидней Иванович Гиббс, англичанин, преподаватель английского языка августейших детей. В момент ареста государыни императрицы он не был в Александровском дворце. Потом его уже не впустили. Он настойчиво требовал пропуска и подал письменное заявление, чтобы ему позволили учить детей, но получил отказ за подписью пяти министров Временного правительства. Тогда он самостоятельно отправился в Тобольск и был, наконец, допущен к царской семье. Позднее он сопровождал августейших детей в Екатеринбург, где был разлучен с царственными узниками. Вернувшись на родину после трагической гибели царской семьи, он перешел в православие и затем принял монашеский постриг. Умер в сане архимандрита.