Я безоружна перед добротой, — совершенно беспомощна. Как старый морской волк, например, в цветнике. Поймете ли Вы меня?.. <…>
…Мечту о Вашем приезде сюда не покинула. Весной у нас будет чудно, мы живем почти в парке (старый дворец маркизы de Pompadour[848] разрушенный в 70 году моими Deutschland uber alles,[849] — впрочем, тогда было: Preussen[850]). У нас свободная мансарда, где зимой нельзя жить (нет отопления), но весной чудесно. В нее и переселится С<ергей> Я<ковлевич>, а Вы будете жить рядом с нами — Алей, Муром и мною. Кроме того, при доме садик. Вообще — всё в зелени. Съездим с Вами в Версаль — две остановки, ближе чем от Вшенор до Праги.
Давайте — серьезно. Дорога дорога, но окупится жизнью здесь. Вам нужно взять какой-то душевный отпуск — у семьи. Не продышавшись душа ссыхается, знаю это по себе. Семья ведь — сердце. Сердце разрастается в ущерб души, душе совсем нет места, отсюда естественное желание — умереть: не не быть, а смочь быть. — Так ли это у Вас?
Не соблазняю вас Эйфелевой башней (назойливой), ни даже выставками, всё это все-таки скорей — для глаз и из породы развлечений, то есть несколько презренно. Соблазняю Вас другим воздухом. Вами на свободе, Вами самою же. Это — как основа. Остальное — Версаль, Лувр, Люксембург — очаровательные частности. А вот весна — частность, а в Париже она чудесна…
Хотите — на Пасху? Давайте всерьез. Вырвите месяц, чудный месяц в воздухе!
Версты и евразийство газеты рвут на куски. Пропитались нами до 2-го №, выходящего на днях. Новая пища. Особенно позорно ведет себя Милюков,[851] но оно и естественно: он бездушен, только голова.
Второй № лучше первого, получите. Есть огромная ценность:
Апокалипсис Розанова… <…>
Бельвю, 15-го января 1927 г.
Дорогая Анна Антоновна,
Итак — не приедете? Жаль. Почему-то поверила в чудо.
Думали ли Вы о том (конечно думали!), что все, что для других — просто, для Вас — чудо (и наоборот). Бытовая поездка в Париж, силой Вашего желания, сразу теряет свои естественные очертания, рельсы загибают — в никуда.
Жаль, но не всё потеряно, и знаю, что силой своего желания когда-нибудь добьюсь… <…>
…От всей души хочу Вас, к Вам, быть с Вами. У меня с Вами покой и подъем (покой без подъема — скука. Подъем без покоя — тоска). Если бы Вы знали как мне ску-у-учно с людьми!
В Праге мне было лучше (между нами), была обездоленная и благородная русская молодежь, добрая, веселая и любящая семья Чириковых, был Сло<ним> (отпал? отстал? — «тот поезд, на который все — опаздывают», я — о поэте), — о Вас не говорю, было — при сравнительно нечастых — почему не чаще? — встречах — постоянно сознание Вашего сочувствия, сопутствия, присутствия. В Париже у меня друзей нет и не будет. Есть евразийский круг — Сувчинский, Карсавин, другие — любящий меня «как поэта» и меня не знающий, — слишком отвлеченный и ученый для меня, есть сожительство с русской семьей: бабушка, взрослые сын и дочь, жена другого сына, внук — милые, но густо-бытовые — своя жизнь, свои заботы! — и больше нет ничего.
Так что — кажется главная моя, да нет — единственная моя радость с людьми — беседа — отпадает.
Окончательно переселилась в тетрадь.
Муру через 2 недели год, сниму и пришлю. Кругломордый, синеглазый, в больших локонах. Аля — еще чуть-чуть и с меня, но переменилась мало, совсем не повзрослела. С<ергей> Я<ковлевич> измотан и измаян, глотает мышьяк и еще что-то, но мало помогает.
О Рильке в другой раз. Германский Орфей, то есть Орфей, на этот раз явившийся в Германии. Не Dichter (Рильке) — Geist der Dichtung.[852]
Да! Очень прошу Вас, дорогая Анна Антоновна, — если действительно состоится лекция обо мне М<арка> Л<ьвовича> С<лонима> — запомните возможно точнее, ведь это нечто вроде эпилога, нет, — некролога: целой долгой дружбы. Мне хочется знать, хорошо ли он знает — что потерял?
А о нем над гробом — хорошо сказали. Ребенок над разбитой игрушкой, с той разницей, что раньше сам ломал, а эта — сама сломалась.[853] Что ломал-то — старые, а сломалась-то — новая!.. <…>
…Не забудьте, дорогая Анна Антоновна, возможно точнее, в его выражениях! — запомните лекцию. Просто, тут же запишите — что понравится. Это для меня проверка… <…>
…Мой тот свет постепенно заселяется: еще Рильке! А помните штейнеровское: Auf Wiedersehen!..[854] <…>
Бельвю, 21-го февр<аля> 1927 г.
Дорогая Анна Антоновна,
Спасибо за полноту слуха и передачи, еще больше — за мужество отстаивать отсутствующего,[855] не о себе в Париже говорю, о себе в жизни говорю. Все мои друзья мне о жизни рассказывают, как моряки о далеких странах — мужикам. (Le beau rôle, как видите, в этом уподоблении — n'est pas pour moi, — mais…je me fiche des beaux rôles!)[856] Из этого заключаю, что я в жизни не живу, что впрочем ясно и без предпосылки. И вот Вы, мужественное сердце, решили меня — силой любви — воскресить в жизнь, — нет, не воскресить, ибо никогда не жила — а явить в жизнь. И что же — час прожила. Брэю[857] и Слониму тоже, хоть не то же — благодарность… <…>
… Кончила письмо к Рильке — поэму.[858] Сейчас пишу «прозу»[859] (в кавычках из-за высокопарности слова) — т. е. просто предзвучие и позвучие — во мне — его смерти. Его смерть в моей жизни растроилась: непосредственно до него умерла Алина старая Mademoiselle и непосредственно после (все на протяжении трех недель!) один русский знакомый мальчик Ваня. А в общем — одна смерть (одно воскресение). Лейтмотивом вещи не беру, а сами собой встали две строки Рильке:
Denn Dir liegt nichts an den Fragenden:
sanften Gesichtes siehst
Du den Tragenden zu
На многое (внутрь) меня эта смерть еще подвигнет.
Внешне очень нуждаемся — как никогда. Пожираемы углем, газом, электричеством), молочницей, булочником. Питаемся, из мяса, вот уже месяцы — исключительно кониной, в дешевых ее частях: coeur de cheval, foie de cheval, rognons de cheval[861] и т. д., т. е. всем, что 3 фр<анка> 50 фунт — ибо есть конина и в 7–8 фр<анков> фунт. Сначала я скрывала (от С<ережи>, конечно), потом раскрылось, и теперь С<ережа> ест сознательно, утешаясь, впрочем евразийской стороной… конского сердца (Чингис-Хан и пр.)… <…>
848
Помпадур Жанна, маркиза — фаворитка французского короля Людовика XV. Покровительствовала писателям и философам.
851
Милюков Павел Николаевич — лидер партии кадетов, историк, публицист. Главный редактор газеты «Последние новости». В этой газете резкий отзыв на первый выпуск «Верст». Автор рецензии (З. Гиппиус) обвинил редакцию «Верст» в просоветских настроениях, а поэзию Цветаевой определил как беспринципную.
853
Речь идет о похоронах невесты М. Л. Слонима, Лариссы Бучковской, погибшей в автокатастрофе.
857
Брей А. А. — литератор, актер. Был соседом Цветаевой во Вшенорах под Прагой. Неоднократно выступал с чтением ее стихов, в т. ч. после доклада М. Л. Слонима