Я вчера — после очень долгого промежутка — виделась с М<арком> Л<ьвовичем>, и мы во всем с ним спелись. Но такие беседы — раз в год, а «жить» мне приходится — с такими другими! Вернее — живу одна, с собой, с другими — не живу: или бьюсь о них лбом — как об стену — или молчу. Я думаю, что худшая болезнь души — корысть. И страх. Корысть и страх.
Теперь, дорогая Анна Антоновна, большая просьба: 1. напишите мне, где именно, в точности, у Вас добывается радий? М<арк> Л<ьвович> назвал Иохимов,[1155] но это наверное город?
Назвал еще — отроги Крконош, но м. б. у этих отрогов есть какое-нибудь особое, местное имя? (Здесь, в Савойе, напр<имер>, у каждой горы есть имя, кроме собирательного: у каждой вершины.) Где в точности, в какой горе добывается радий? Мне это срочно нужно для стихов. И дайте немножко ландшафт. Я помню — в Праге был франц<узский> лицей, как бы мне хотелось чешскую (природную) географию для старших классов, со всеми названиями горных пород и земных слоев — и такую же историю. Два учебника — по возможности, по-французски, но если — нет, постараюсь понять и по-чешски, куплю словарь. Я помню — в разговорах Гёте с Эккерманом — целый словарь горных пород![1156] а дело ведь было в Богемии.
И еще просьба: дайте прочесть мои стихи чешским поэтам, и вообще своим друзьям — чтобы знали — что есть один бывший чешский гость, который добра — не забыл.
Еще одна просьба: безумно хочу ожерелье (длинное) из богемского дымчатого (не белого!) хрусталя, гранёного. Узнайте, сколько такое стоит: не вокруг шеи, а чтобы лежало на груди, т. е. длинное граненое, дымчатое, по возможности из круглых и крупных бус (бывают «moderne» — какие-то кривые, я их не люблю), и я тогда Вам вышлю нужную сумму с оказией, а Вы мне его пошлете — échantillon recommandé[1157] (не знаю как по-чешски). Очень прошу Вас! Хотелось бы, чтобы все бусы были одной величины, не: на шее крохотные, потом больше, потом громадные, но если одинаковой величины не делают, то узнайте мне и цену постепенного — лучшего. (Помню, в Москве, на Кузнецком мосту: Богемский хрусталь графа Гарраха) — Пишу Вам под звуки торжественного марша в честь парижского почетного гостя Чемберлэна,[1158] в данную минуту входящего в Hôtel de Ville.[1159] Ему сейчас подносят 2 тома «La Ville de Paris»,[1160] переплетенных каким-то знаменитым мастером, с золотом вытесненной подходящей надписью — как Александру I на Венском Конгрессе[1161] — Ч<емберлен> вошел: «J’ai peine à me représenter que ce grand vieillard qui est en train de distribuer des sourires pleins de bonhomie a pu tenir dans ses mains fragilcs le sort de millions et de millions d’êtres…»[1162] (точные слова спикера)… Описание чая и сандвичей — и огромного роста лорда Галифакса[1163] — и «la fine fleur de l’aristocratie française, qui est venue ici pour fair honneur à nos holes — их платьев и фраков — sous la lumière crue des lustres».[1164] — Музыка (довольно легкомысленная). Спикер объясняет: ария из оперетки — «Une tasse de thé — prise dans l'intimité» — И уточняет: c'est du thé du Ceylan.[1165]
Встречать миротворца — арией из оперетки — такого бы и романист — и юморист — не придумал! Но м. б. они здесь снизошли к его возрасту! полагая, что такому старику всё, кроме оперетки, уже трудно. Начались речи. «Madame, j'aurais voulu que tout Paris…»[1166] (Это он жене говорит. Что он «touché jusqu'aux larmes»[1167] и благодарит ее за «sourire».[1168] Это — Prevost de Launey). «L'homme d'Etat et l'homme de coeur qui avec la collaboration de notre Chef d'Etat et de son premier Ministre a su conjurer les horreurs de la guerre… Vous avez fait dans l'histoire une entrée impérissable… Pour avoir concu et réussi une telle entreprise il a fallu être le continuateur de d'Israelli (!!! — еврейские погромы) et de Gladstone… М. le Premier Ministre est issu du même terroir que notre Duguesclin… Je suis sur, М. le М., d’exprimes les sentiments de tous les Parisiens, de toutes nos provinces et de toute la France…»[1169] (Говорил — Président du Conseil Municipal[1170]). Теперь — другой — не успеваю записывать, но приводится фраза самого Ч<емберлена>, что без «dignité morale la vie vaut pas d'être vécue…».[1171] Теперь говорит — по-французски, к<оторо>го не знает — сам Ч<емберлен>: «Qu'il me soit permis d'exprimer ma profonde gratitude pour la réception que m'a faite Votre belle capitale…» — «je suis sûr que cette conviction est partagée par tous les peuples du monde… Ma tâche est noble et mérite tous nos efforts…»[1172] (Conviction[1173] — что сделанное им дело — единственное правильное)… «Je pense — comme nos amis du Figaro…»[1174] (допотопная газета, к<отор>ую читают только vieux rentiers[1175] и к<отор>ая вызывает только юмор). Словом, говорил старый благодушный господин, неспособный и мухи обидеть: пребывший первый ученик. Рукоплескания были — иначе не скажу — круглые: как портфели рукоплещущих. Вот бы Вашему Чапеку — живописать эту встречу: иллюминированный Hôtel de Ville — председатель с лентой — дамы в голом и мужчины в черном — никого из народа: ни одного из целого народа — благодарность — от имени этого (недопущенного) народа за… услугу — другому народу — ответная, наизустная речь на языке, которого не знает — марш и чай — оперетка и сандвичи — и — моравская хата, новый пограничный столб, вся мрачность ноябрьской ночи…
Но другое: на Лионском вокз<але> — 100 арестов и отчаянная драка, а перед зданием англ<ийского> посольства женская англ<ийская> толпа кричала: Да здравствуют Черчилль и Идэн![1176] И было столько свистков и улюлюканий по дороге с Лионского вокз<ала> в посольство, что пришлось прекратить радиорепортаж, но слушавшие — слышали. Нет! Французский народ — ни при чем, и скажите это всем. Ведь и Наполеону изменили маршалы (задàренные!), а не гренадеры, собственная жена, а не troisième berceuse[1177] его сына, приславшая ему на Св<ятую> Елену — под видом своих (седых!) волос собственному сыну: слуге Наполеона — золотую прядь его сына. Les humbles[1178] — всегда верны, и всегда верно видят и судят. Ваша страна была (и вновь будет) страна этих humbles, где им были даны — все права, где решали — они. И за это я Вашу страну — люблю и чту — больше всех стран на свете. Вы не лили крови. Вы только — на всех полях — лили свою.
Я думаю, Чехия — мое первое такое горе. Россия была слишком велика, а я — слишком молода. Горюю и о том, что я и для той Чехии была слишком молода: еще слишком была занята людьми, еще чего-то от них ждала, еще чего-то хотела, кроме — страны: кроме Рыцаря и деревьев, что в Карловом Тынý,[1179] глядя из окна на море вершин — еще чего-то хотела — кроме.
1161
Конгресс европейских государств, которым завершились войны коалиции европейских держав с Наполеоном
1162
«Я с трудом могу представить себе, чтo этот великий старец, занятый раздачей полных добродушия улыбок, мог держать в своих хрупких руках участь миллионов и миллионов cyществ…» (фр.).
1164
«Верхи французской аристократии, пришедшей почтить наших гостей… под ярким светом люстр» (фр.).
1169
«Государственный деятель и человек большого сердца, который в сотрудничестве с главой нашего государства и его премьер-министром сумел предотвратить ужасы войны… Вы заняли в истории незабываемое место… Чтобы совершить подобное блестяще продуманное и имевшее успех предприятие, нужно быть продолжателем дела Дизраэли <…> и Гладстона… Господин премьер-министр происходит из той же страны, что и наш Дюгеклен… Я убежден, господин министр, что выражаю чувства всех парижан, всех наших провинций и всей Франции…» (фр.).
1172
«Да будет мне позволено выразить мою глубокую благодарность за прием, который мне оказала ваша прекрасная столица… я уверен, что это убеждение разделяют все народы мира… Моя задача благородна и заслуживает всех наших усилий…» (фр.).