_______
Есть, для Госиздата, еще другая книга: «Версты» (II) — стихи <19>17 г. — <19>21 г. (Первую они уже напечатали.) М. б. и эту возьмут. Предложите обе.
_______
Теперь трудности: переписывать и ту и другую я могу только наверняка, — большая работа, тем более, что переписывать придется по новой орфографии, чтó, в случае отказа для заграницы не пригодится, ибо здесь печатаюсь по-старому. Книги им придется взять по доверию. «Умыслы» Вы, по берлинским стихам, немножко знаете, остальные не хуже.
«Версты» (II) вполне безвредны, продолжение первых. «Политические» стихотворения все отмечу крестиками, захотят— напечатают, захотят — выпустят. Думаю, первое, — есть такое дуновение.
_______
К сожалению, милые редакции книг не присылают, знаю по съеденному гонорару и понаслышке.
_______
Все дело в сроке. На лето очень нужны деньги. 2 года в Чехии и ничего, кроме окрестностей Праги, не знаю. В Праге я до конца мая, не дольше, и дело нужно закончить в мою бытность здесь. Не настаивайте на двух книгах, можно «Версты» (II), можно «Умыслы» — чтó захотят.
Желательна, просто скажу: необходима — хотя бы одна авторская корректура и, в случае опечаток, лист с опечатками, указанными мною. Эти два условия должно включить в контракт. Пусть, на всякий случай, представ<итель> Госиздата в своем запросе в Москву обмолвится и об этом.
________
Punktum.[1260]
________
Вы спрашивали о сыне Блока. Есть. Родился в июне 1921 г., за два месяца до смерти Блока. Видела его годовалым ребенком: прекрасным, суровым, с блоковскими тяжелыми глазами (тяжесть — в верхнем веке), с его изогнутым ртом. Похож — более нельзя. Читала письмо Блока к его матери, такое слово помню: — «Если это будет сын, пожелаю ему только одного — смелости». Видела подарки Блока этому мальчику: перламутровый фамильный крест, увитый розами (не отсюда ли «Роза и Крест»[1261]), макет Арлекина из «Балаганчика»,[1262] — подношение какой-то поклонницы. (Пьеро остался у жены). Видела любовь Н. А. Коган к Блоку. Узнав о его смерти, она, кормя сына, вся зажалась внутренне, не дала воли слезам. А десять дней спустя ходила в марлевой маске — ужасающая нервная экзема «от задержанного аффекта».
Мальчик растет красивый и счастливый, в П. С. Когане он нашел самого любящего отца. А тот папа так и остался там — «на портрете».
Будут говорить «не блоковский» — не верьте: это негодяи говорят.
_______
Прочтите, Гуль, в новом «Окне» мои стихи «Деревья» и «Листья»[1263] (из новой книги «Умыслы»), и в «Современных Записках» — «Комедьянт» (из «Верст» II) — можете и госиздатскому человеку указать. Были у меня и в «Студенческих годах» (пражских) в предпоследнем № — «Песенки»[1264] (тоже «Версты» II).
Была у меня и проза — в «Воле России» (рождественский №), по-моему, неудачно-. (Неуместно — верней.) В мае пойдет пьеса «Феникс». — Есть ли у Вас, в Берлине, такая библиотека? (Новых период <ических> изданий.) Я бы очень хотела, чтобы Вы все это прочли, но прислать не могу, — у самой нет.
Какая нудная и скудная весна! Середина апреля, пишу у (традиционное — открытого окна, зажавшись в зимний стариковский халат, — индейский. Гуль: синий, с рыже-огненными разводами. Не хватает только трубки и костра.
Вчера что-то слышала о надвигающемся новом ледниковом периоде, — профессора говорили всерьез. Но не очень-то скоро, — через несколько десятков тысяч лет! Оттого, будто, и весна холодная.
________
Как с письмом П<астерна>ку? Вчера отослала Вам открытку с просьбой переслать Вашему знакомому заказным. Деньги за заказ вышлю 15-го, сейчас живу в кредит.
А вот жест — украденный. Только масть другая!
Берлин, 17-го июля 1922 г.
МЦ.
<Приписка на полях:>
Ползимы болела, и сейчас еще не в колее. Климат ужасный, второй год Праги дает себя чувствовать. Господи, как хочется жары! — А что Вы делаете летом?
МЦ.
Иловищи, близ Праги, 19-го июня 1924 г.
Мой дорогой Гуль,
Я опять к Вам с письмом Пастернаку. В последний раз, ибо в нем же прошу дать мне какой-нибудь верный московский адрес. Милый Гуль, мне очень стыдно вновь утруждать Вас, но у меня никого нет в Москве, ни души, — души, но без адресов, как им и полагается.
С той же почтой высылаю Вам 20 крон на почтовые расходы, простите, что не сделала этого раньше.
Письмо, очень прошу, пошлите заказным.
________
Дошел ли до Вас мой «Феникс»?[1265] Посылала. (В двойном № «Воли России».)
Вышел сборник «Записки Наблюдателя» (витиеватое название, а? Не старинное, а старомодное) с моей статьей «Кедр» — о Волконском. О ней уже писал Айхенвальд в Руле (говорили),[1266] — кажется, посрамлял меня. А теперь — профессиональную тайну, забавную: «Апология» — полнотой звука — я восприняла, как: хвала. Оказывается (и Айхенв<альд> — внешне — прав) я написала не апологию (речь в защиту), а: панегирик!!!
Панегирик — дурацкое слово, вроде пономаря, или дробного церковного «динь-динь», что-то жидкое, бессмысленное и веселенькое. По смыслу: восхваление.
Внешне — Айхенв<альд> прав, а чуть поглубже копнешь — права я. Речь в защиту уединенного. (Кедр, как символ уединения, редкостности, отдельности.) И я все-таки написала апологию!
К сожалению, у меня только один экз<емпляр> на руках, да и тот посылаю Волконскому. Купить — 35 кр<он>, целое состояние. Думаю, Крачковский (горе-писатель и издатель,[1267] воплощение Mania Grandiosa) уже послал в «Накануне» для отзыва.
Есть там его повесть «Желтые, синие, красные ночи», — белиберда, слабое подражание Белому, имени к<оторо>го он так боится, что самовольно вычеркнул его из «Кедра». (Там было несколько слов о неподведомственности ритмики Волконского — ритмике Белого, о природности его, В<олкон>ского, ритмики. Кончалось так: