Как вы доехали? Как вели себя Ваши соседи по палубе — восточные люди? Как Вы встретились с Лёвами?[156]
Пока до свидания, всего лучшего. Не забудьте ответить Н. на письмо. Целую.
МЭ.
Р. S. Все это написано тушью дяди. Пишите на П<етра> Н<иколаевича>.
Феодосия, 18-го марта 1914 г., среда.
Милая Лиля,
Пишу Вам в постели, — в которой нахожусь день и ночь.
Уже 8 дней, — воспаление ноги и сильный жар.
За это время как раз началась весна: вся Феодосия в цвету, все зелено.
Сейчас Сережа ушел на урок. Аля бегает по комнатам, неся в руках то огромный ярко-синий мяч, то Майину куклу о двух головах, то почти взрослого Кусаку,[157] то довольно солидного осла (успокойтесь — не живого!).
Аля сейчас говорит около 150 слов, причем такие длинные, как: гадюка, Марина, картинка <…> «Р» она произносит с великолепным раскатом, как три «р» зараз, и почти все свои 150 слов говорит правильно.
Кота она зовет: кот, Кусика, кися, котенька, кисенька, — прежнее «ко» забыто.
Меня: мама, мамочка, иногда — Марина.
Сережу боится, как огня.
Стоит ему ночью услышать ее плач, стукнуть в стенку, как она мгновенно закрывает глаза, не смея пошевелиться.
Вы ее не видели уже около 1/2 года. Вчера мать Лени Цирес[158] говорила, что Вы не поедете в Коктебель. Неужели правда? Как жаль. Значит, Вы увидите Алю уже двух лет.
Она необычайно ласкова к своим: все время целуется. Всех мужчин самостоятельно зовет «дядя», — а Макса — «Мак» или Макс. К чужим не идет, почтительно обходя их стулья.
Посылаю Вам ее карточку, 11/2 года, снятую ровно 5-го марта. Скоро пришлю другую, где они сняты с Андрюшей.[159]
Сережа то уверен, что выдержит, то в отчаянии.[160] Занимается чрезвычайно много: нигде не бывает <…>
Пока всего лучшего. Пишите мне. Куда едете летом? Сережа после экзаменов думает поехать недели на две к Нюте.[161] Крепко Вас целую. <…>
<1914 год>
Лиленька,
Приезжайте немедленно в Москву. Я люблю безумного погибающего человека и отойти от него не могу — он умрет. Сережа хочет идти добровольцем, уже подал прошение. Приезжайте. Это — безумное дело, нельзя терять ни минуты.
Я не спала четыре ночи и не знаю, как буду жить. Всё — но горе. Верю в Вашу спасительную силу и умоляю приехать.
Остальное при встрече.
МЭ.
Р. S. Сережа страшно тверд, и это — страшней всего.
Люблю его по-прежнему.
<Май 1915 г., Москва>
<В Москву>
Милая Лиленька,
Очень прошу Вас — пошлите к Тусе[162] прислугу за моими книгами: Стихами Ростопчиной[163] и Каролины Павловой,[164] а то Туся послезавтра уезжает, и книги потеряются.
Уезжаю 20-го, билеты уже заказаны.[165]
Целую Вас, как-нибудь утром приду с Алей, сейчас я по горло занята укладкой зимних вещей и т<ому> п<одобными> ужасами.
МЭ
P. S. Если можно, достаньте мне книги сегодня же!
30-го июля 1915 г.
Святые горы, Харьковской губ<ернии>. Графский участок, 14 дача Лазуренко.
Милая, милая Лиленька,
Сейчас открыла окно и удивилась — так зашумели сосны. Здесь, несмотря на Харьковскую губ<ернию> — Финляндия: сосны, песок, вереск, прохлада, печаль.
Вечерами, когда уже стемнело, — страшное беспокойство и тоска: сидим при керосиновой лампе-жестянке, сосны шумят, газетные известия не идут из головы, — кроме того, я уже 8 дней не знаю, где Сережа, и пишу ему наугад то в Белосток, то в Москву, без надежды на скорый ответ.
Сережу я люблю на всю жизнь, он мне родной, никогда и никуда от него не уйду. Пишу ему то каждый, то — через день, он знает всю мою жизнь, только о самом грустном я стараюсь писать реже. На сердце — вечная тяжесть. С ней засыпаю и просыпаюсь.
— Соня меня очень любит и я ее люблю — и это вечно, и от нее я не смогу уйти. Разорванность от дней, которые надо делить, сердце все совмещает.
Веселья — простого — у меня, кажется, не будет никогда и вообще, это не мое свойство. И радости у меня до глубины — нет. Не могу делать больно и не могу не делать…
Аля растет трудным, сложным ребенком — в обычное время спокойна, как взрослый человек, но чувствительность у нее чрезмерная. Сейчас же слезы на глазах. Самолюбие и совесть — вот ее две главных черты, обе в ней поражают. Лицом она прелестна, лучше нельзя. — «Почему небо не звенит?» (Колокола) — «Я съела маленькую мясу» (за супом) — «Ты — мой большой ангел». — «Почему зайчик не целуется, который на стене?» (Солнечный) — «Марина, я съела ма-аленькую зелень: ма-аленькую гадость». — «А кота в лавке продают? А бусы? А черешни? А маленького Боженьку? А маленького дядю на брошке? А ангела? А маленькие звезды?» — «Солнце в луже валяется».
— Лиленька, в следующем письме пришлю Вам новые стихи, они о цыганстве. Пока целую Вас нежно.
Соня шлет привет.
Пишите скорей.
МЭ
<21-го декабря 1915 г.>
Милая Лиленька,
Думаю о Вас с умилением. Сейчас все витрины напоминают Вас, — везде уже горят елки.
Сегодня я покупала подарки Але и Андрюше (он с Асей на днях приедет). Але — сказки русских писателей в стихах и прозе и большой мячик, Андрюше — солдатиков и кубики. Детям — особенно таким маленьким — трудно угодить, им нужны какие-то особенные вещи, ужасно прикладные, вроде сантиметров, метелок, пуговиц, папиросных коробок. Выбирая что-нибудь заманчивое на свой взгляд, тешишь, в конце концов, себя же.
Сейчас у нас полоса подарков. Вере мы на годовщину Камерного[166] подарили: Сережа — большую гранатовую брошь, Борис[167] — прекрасное гранатовое ожерелье, я — гранатовый же браслет. Сереже на его первое выступление в Сирано 17-го декабря я подарила Пушкина изд<ания> Брокгауза. На Рождество я дарю ему Шекспира в прекрасном переводе Гербеля, Борису — книгу былин.
163
Евдокия Петровна Ростопчина (урожд. Сушкова, 1812–1858), графиня, поэтесса; видимо, речь идет об однотомнике «Собрание сочинений графини Е. П. Ростопчиной» (СПб., 1910).
164
Каролина Карловна Павлова (урожд. Яниш, 1807–1893), поэтесса; вероятно, Цветаева имела в виду книгу «Стихотворения К. Павловой» (М., 1863), так как двухтомник сочинений К. Павловой, подготовленный В. Брюсовым, вышел из печати лишь осенью 1915 г. (М.: Книгоиздательство К. Ф. Некрасова, 1915).