_______
Вот как бы я поступила, если бы не сознание, что сняв себя с обложки, несколько расстраиваю общий замысел (Ремизов — прозаик. Шестов — философ, я — поэт). В России бы Вы меня заменили. Здесь не Россия.
Посему, ограничиваюсь чувством, а поступок — опускаю.
МЦ.
St. Gilles, 2-го июня 1926 г.
Дорогой Петр Петрович,
Вот что пишет Пастернак об отзыве Мирского (в «Соврем<енных> Записках», о нем и мне). «Чудесная статья, глубокая, замечательная, и верно, очень верно.[776] Но я не уверен, справедливо ли он определяет меня. Я не про оценку, а про определенье именно.[777] Ведь это же выходит вроде „Шума Времени“ — натюрморгизм. Не так ли? А мне казалось, что я вглухую, обходами, туго, из-под земли начинаю, в реалистическом обличий спасать и отстаивать идеализм, который тут только под полой и пронести, не иначе. И не в одном запрете дело, а в перерождении всего строя, читательского, ландкартного (во временах и пространствах) и своего собственного, невольного».[778]
Когда я это прочла, я ощутила правоту Пастернака, как тогда, читая, неправоту Мирского. И вспомнила — очень неполно, отдельностями — поездку за фартуками, слоготворчество, жгут фуги, измененный угол зрения. Всё, что вспомнила, написала Пастернаку, а Вам пишу следующее:
Вспомните полностью, т. е. создавайте заново и напишите:
(Жгут фуги это была я, измененный угол зрения — Пастернак). Напишите о нем и мне — от лица Музыки, как никто еще не писал. Угол зрения — угол слуха, со зрительного на слуховое.
Просьба не странная, мне до страсти хочется, чтобы лучшее, сказанное о Пастернаке, шло отсюда. СНЯТЫЙ РУБЕЖ. А почему о нем и мне? Потому что все это делают, и письменно и устно, и делают не так. Родство и рознь. Берут какое-то соседство, не оправдывая, не подтверждая. Устанавливают факт. Любопытны — истоки.
Этой статьи я хочу и для Пастернака, и для себя, и для Вас. Я хочу, чтобы лучшее сказанное о Пастернаке и мне было сказано Вами, МУЗЫКАНТОМ: МУЗЫКОЙ.[779] Вы замечательно пишете, ненавидя статьи полюбила Вас за статью о Блоке.[780]
И еще: мне важно снять с Пастернака тяжесть, наваленную на него Мирским. Его там — за бессмертие души — едят, а здесь в нем это первенство души оспаривают. Делают из него мастера слов, когда он — ШАХТЕР — души.
(Из его отроческой книги)[781]
(Статьи Св<ятополк-> М<ирского> сейчас подробно не помню. Загвоздка в противопоставлении моего платонизма его — не знаю чему.)
_______
Кончаю небольшую поэму, разномастную и разношерстную.[782] Приедете — прочту. (Приедете ведь?)
Откармливаю С<ергея> Я<ковлевича>, которого Вы обратили в скелета. Заездили коня — версты![783]
Прочла «Вольницу» Артема Веселого.[784] — Жизнь во всей ее силе. — Прочла письмо Ремизова к Розанову, которое, не сомневаюсь, прочел и Розанов.[785] Порукой — конец.
Две недели сряду читала Письма Императрицы,[786] и две недели сряду, под их влиянием (в ушах навязало!) писала ужасающие.
_______
Пейзаж напоминает Мирского — ровно. Я больше люблю горы.
Устрашающие ветра. Сегодня на рынок шла вавилонами как пьяный. Море грязно-бурое, ни одного паруса.
Едим крабов и паучих (спрутов). Пьем вино из собственной бочки, которая стоит в жерле камина. Хозяину и хозяйке двести лет, вину — три месяца.
До свидания, если серьезно хотите приехать, все удостоверю и напишу. Мне только нужно, когда и на какой срок. Привет Вам и Вере Александровне.[787]
МЦ.
<Начало июля 1926 г.>[788]
А подарок из немецкого магазина, — а? Версты чудесны. Вы не ответили мне на письмо, поэтому неприлично писать Вам дольше, хотя и есть что!
Напишите, когда приезжаете — встретим.
До свидания, мой миленькой (влияние Аввакума[789]). Привет Вере Алекс<андровне>, пусть везет пестрый купальный костюм, здесь всё мужские и траурные.
МЦ.
Ждём 10 экз<емпляров> «Вёрст», которые нам необходимы.
<Сен-Жиль, лето 1926 г.>
Единолично
Всего несколько слов. Спешу.
Жестокость, беспощадность, отметание, отрясание, — все это ведущий. Я не ведóмый. Оттого не сошлось. (Не ведóмый, т. е. безвопросный, неспрашивающий.) Единственный вопрос, лбом в ствол (или в грудь): — Плохо? — Да. — Есть лучше? — Есть. — Давай расскажу. И рассказываю — дереву — Волконскому — школьнику — Тезею — его же. Обмен сиротств. Вот моя дружба с природой.
Мне плохо жить, несвойственно, непривычно, от главных человеческих радостей — тоска. Как не люблю моря — не люблю любви, хотя всегда пытаюсь полюбить, поверить (поэтам!) нá слово. Ничего победоносного во мне. Полная беззащитность. Открытость раны.
Никакого мировоззрения — созерцания. Миро-слушанье, слышанье, ряд отдельных звуков. Может быть свяжутся! Не здесь.
_______
О Вас. Вы старше меня, богаче меня, счастливее. Вообще, у Вас почти что нет ровни. Умственно — может быть, душевно — может быть, вместе: голова к груди — нет. С знающими Вам скучно, с чующими — глупо. Вам со мной глупо.
________
Часто во время прогулки мне хотелось идти с Вами. Вообще: то, что Вы здесь видели и вообще будете видеть — не я.
Denn dort bin ich gelogen — wo ich gebogen bin.[790]
Я буду по Вас скучать.
МЦ.
_______
Глядя Вам вслед — как с корабля, где не наша воля:
— Вот остров, который я миновала. Может быть — тот, где…
Встреться мы раньше или позже — во всяком случае иначе — но эту песенку Вы знаете.
_______
Листка не храните.
_______
<Сен-Жиль, 3 сентября 1926 г.>
Дорогой Петр Петрович, от Сережиного отъезда[791] отчасти завишу и я, — поэтому очень прошу Вас, устройте то, о чем он Вас просил (Префектура — чиновник — зачисление в международный союз журналистов — через Познера[792]). В три дня ему одному этого ни за что не одолеть и пражская встреча провалится. Пишу en connaissance de cause.[793] Нынче 3-ье, время у Вас еще есть. Устрашена, в Вашей закрытке, вопросом: «А как же Вы?»
777
Рецензия на поэму Цветаевой «Молодец», в которой Святополк-Мирский говорил о творческом росте М. Цветаевой и Б. Пастернака.
780
П. Сувчинский написал предисловие к поэме «Двенадцать», вышедшей в 1921 г. в «Российско-болгарском издательстве» (София), и статью «Типы творчества (памяти Блока)».
781
Из стихотворения Б. Пастернака «Скрипка Паганини».
У Пастернака: «С загрубевшей от музыки коркой…»
783
В письме к В. Ф. Булгакову от 8 июня 1926 г. С. Эфрон писал: «Я в St. Gilles! Впервые за восемь лет по старорежимному отдыхаю. До сих пор удивляюсь, как удалось мне вырваться из Парижа. Мои Версты уподобились клейкой бумаге, а я мухе: одну ногу вытяну — другие увязнут…».
785
Произведения, опубликованные в № 1 «Верст». Статья Ремизова «Воистину» была написана к 70-й годовщине со дня рождения В. В. Розанова в форме письма к нему.
788
Приписка к письму С. Эфрона, в котором он делится впечатлениями от только что вышедшего первого номера «Верст».
789
В первом номере «Верст» было опубликовано «Житие протопопа Аввакума, им самим написанное».
790
Ибо где я согнут — я солган (нем.).
Из первой части книги «Часослов» Рильке. (пер. М. Цветаевой)
791
С. Эфрон собирался в Париж и Прагу. В Праге он собирался добиваться продолжения выплаты Цветаевой пособия от чешских властей. Этому решению помогал Булгаков, в то время Председатель Союза русских писателей и журналистов в Чехословакии.