Я люблю граненые стекла и в детстве была способна по целым часам их рассматривать, не скучая. Пусть наша жизнь будет как граненые стекла, — на меньшем мириться нельзя. Моему понятию о жизни всецело соответствует следующее стихотворение Максима Горького, писанное им, когда он еще не был правоверным марксистом.
Песня о Марко
________
Конечно, если смотреть на всю эту историю с точки зрения «пользы» и «результатов» — получится бессмыслица. К чему Марко бросился в реку? Наконец, не лучше ли ему было остаться на берегу за чисткой рыбы и бросить мысли о промелькнувшей в его жизни сказке — фее.
Такая идиллия: чистил бы Марко свою рыбу или возил ее в соседний город, откуда возвращался бы навеселе, а на следующий день снова закидывал свои сети, и так всю жизнь.
Но случилось нечто странное: увидев фею, Марко вдруг понял, что Дунай лучше жизни с продажей рыбы.
Он сгорел за свою мечту, за свой порыв. Именно так я понимаю революцию — не как средство наполнения голодных желудков, а как горение за мечту, м. б., такую же призрачную и обманчивую, как дунайская фея.
В этом мы наверное с Вами разойдемся. Вы говорите: отдать жизнь за счастье других. Я скажу: отдать жизнь за мечту (к<отор>ая, может быть, причинит людям вред, впрочем в моем случае и в Вашем это не так).
Сейчас душно, — собирается гроза, и поэтому как-то не пишется. Вернулась сейчас с купанья, во время к<оторо>го произошла следующая сценка. Когда мы пришли на берег — там сидел один маленький мальчишка с коровой и теленком. Мы пообещали ему стеречь корову, если он уйдет. В самый разгар купанья корова и теленок, накупавшись вдоволь, ушли на луг. Вскоре послышался рев пастушонка, к<отор>ый околачивался где-то поблизости.
— «Как, ты здесь, Лялька, ты не ушел? — крикнула Ася, обрадовавшись предлогу избавиться от коровы и теленка, — ты обещал уйти, а сам не уходишь, вот теперь загоняй их сам!» —
Рев еще более усилился.
— «Да, Лялька! — поддержала я, — и не воображай, что мы будем их загонять!» —
Рев перешел в нечто еще более сильное, чему названия я не знаю.
— «Загоняй сам!» — радостно вопили мы из воды. Вдруг среди рева послышалось нечто похожее на слова.
— «Что?» — переспросили мы.
— «ё-ё-ёнка!» — донеслось с горки.
— «Что?» —
— «Тейё-ё-ёнка-а-а!» —
— «Да что?» —
— «Я койову, а вы тейё-ёнка!» —
На том и порешили. Лялька с ревом загнал корову, а теленка, к<отор>ый был рядом с ней, оставил для нас. Простите за такую ерунду, просто очень уж смешно было, а Вам, наверное, со стороны просто странно. Вчера вечером я вышла побродить в поле. У нас полей мало, всё больше лес. Ну вот бродила я меж желтой рожью, садилось солнце — в край неба был огненно-красный, переходящий в золотой. Приближающаяся темнота, бледный месяц, голубоватая даль — всё это настраивало к грусти. Я думала над тем, почему люди так одиноки. Ведь это ужас, подумайте, это проклятие. И ведь никогда люди, даже самые, самые близкие, не могут знать, что происходит в душе друг у друга. Счастлив тот, кто не гонится за тем, чтобы понять. Вот я говорю с Вами (это я так для примера беру) и никогда не знаю, серьезно ли Вы говорите или шутя, не могу поручиться за то, что Вы понимаете мое настроение…
Ну вот, я думала так и медленно шла, глядя на тоскливую даль. <Зачеркнуто две строки> И как-то сразу сделалось холодно и захотелось домой.
Небо совсем померкло, а при свете луны поля сделались какие-то странные, грезящие, холодные.
Вся оторванность человека от природы вдруг ярко стала мне понятна. И вышло так: люди — чужие, природа — чужая, далекая.
И грустно-грустно было возвращаться по лесу домой, где кроме химии и алгебры никто не ждет.
Вы будете виноваты, если я провалюсь по обоим предметам, так и скажу.
— «Это Петя виноват, я хотела учиться!» —
— «Какой Петя?» — удивленно спросит педагог.
— «А такой, Понтик! — сквозь слезы отвечу я и для пояснения прибавлю — черный!» —
На педагогическом совете будет разбираться вопрос о причине неуспешности экзамена г<оспо>жи Ц<ветаевой>.
— «Мое мнение, — проворчит нечто вроде Степаненки[2194] — что она во сне увидела какого-нибудь арапа, Петю…»
— «Почему же Петю, а не Колю?» — тоненьким голоском спросит учитель алгебры. —
— «Это всегда так во сне! — скажет начальница, — думаешь про Колю, а увидишь Петю».
— «И так испугалась, что ничего не сумела сказать», — докончит «нечто». —
— «Черный… Гм… Это не антихрист ли? — глубокомысленно изречет батюшка, — оно иногда того…»
— «Именно, именно, анархист! — тоненьким голосом поддержит „алгебра“, — а за знакомство с анархистом…»
— «Антихристом!» — поправит батюшка.
— «Да, да, я так и сказал. Итак, за знакомство с недозволенными лицами мы г<оспо>же Ц<ветаевой> поставим 0». —
— «Для искоренения злонравия», — буркнет «нечто». —
2194
Степаненко Николай Николаевич — преподаватель Женской гимназии им. фон Дервиз, где обучалась Цветаева, и Московской 4-й мужской гимназии, которую окончили Юркевич и его братья.