Раньше вся моя школьная жизнь просачивалась в разговоры с родителями, но в девятом классе у меня в жизни стали все чаще происходить события, которые приходилось осторожно обходить во время общения с семьей. Не могла же я рассказывать маме о том, как курю возле Кофемании или пробую очередной IPA в Бирмаркете (особенно учитывая, что чаще всего я ничего нового не пробую, а пью хорошо знакомый Морт Субит). Домашние разговоры медленно превращались в довольно бессмысленные обмены штампами. Десять-пятнадцать минут, которые я могла выжать до репетитора, можно было потратить на что-то чуть более интересное, чем «Как дела в школе?» – «Нормально». – «У тебя скоро репетитор».
Конечно, это все странные оправдания. Вряд ли кто-то из родителей мог быть дома так рано, у них работа. На самом деле мне просто хотелось курить, но очень не хотелось думать о том, что мне хочется курить. Я как раз вошла в тот возраст, когда все пытаются бросить это, в общем-то, малоприятное занятие.
Моя подруга Таня бросала уже дважды, но оба раза ломалась через две-три недели. Мой одноклассник Юра, Юрец, однажды продержался почти два месяца летом, когда ездил в лагерь на Соловки, но в Москве его хватило минут на двадцать – до первого магазина, в котором не спрашивали паспорт. Я на прошлых весенних каникулах не курила целую неделю, потому что была с мамой в Одессе на экономическом форуме. Мама ходила на круглые столы и лекции, а я часами сидела в гостинице и смотрела с телефона фильмы про шпионов. Не знаю почему, но в Одессе мне совершенно не хотелось курить, и я просто не вспоминала о сигаретах до возвращения в Москву.
В Москве мне хочется курить всегда, и с этим ничего нельзя поделать. Я нащупала в кармане пачку «Собрания», прошелестела фольгой. Пальцы коснулись трех оставшихся сигарет. Я чуть смяла ту, которая короче, недокуренную утром, и почувствовала приятную шершавость шва между бумажным цилиндром и полым фильтром. Табак беззвучно хрустнул.
Когда бросаешь курить, все связанное с сигаретами начинает казаться нежным и домашним. Ты сидишь на уроке, у доски пишет уравнения Георгий Александрович, который снова оделся студентом, хотя ему уже хорошо за сорок, и ты лезешь в рюкзак, в карман, в пенал – просто чтобы прикоснуться к сигарете. Это не шутка – многие мои друзья носят сигареты в пенале, потому что так ты чувствуешь себя спокойнее. Сигареты всегда под рукой, даже если закурить на уроке нельзя. Ты можешь взять сигарету, чуть надавить на бумагу, почувствовать ломкий табак. Ты думаешь, что больше не будешь курить, что это просто воспоминания о курении, но согревают тебя, конечно, не воспоминания, а осознание того, что выдержка опять даст сбой и после уроков ты снова будешь курить и тихо ненавидеть курение.
Я вышла из школы, успела даже порадоваться теплому дню – сентябрь только начался – и встретилась взглядом с памятником Энгельсу. Гранитный гном посмотрел на меня из-под кустистых бровей осуждающе, потому что подумал, что я буду курить и разговаривать с нехорошими ребятами. Так и получилось.
Я дошла до Кофемании и свернула в подворотню, где возле мусорки собрались курильщики. У одиннадцатых классов уроки еще не кончились, поэтому старшие спешили, быстро втягивали терпкий дым, остальные же расслабленно смотрели по сторонам, словно сонные рыбы в мутном аквариуме. Говорила Лиза.
Я посмотрела на нее и сразу нашла себе повод поддаться зависимости – так вкусно втягивала Лиза дым. Он скользил по ее губам, срывался на сторону неровными щупальцами.
Мне кажется, люди делятся на несколько типов. Есть я. Мне шестнадцать лет, и я ничем не выделяюсь из тепло-серой толпы. Таких людей у нас в классе большинство. Есть Лиза – и вообще люди, которым хочется много разговаривать. Есть всяческие Юрцы – они стоят вокруг Лизы и молчат. Им нравится слушать, причем совершенно неважно что. В наушниках у них, наверное, белый шум.
Есть мрачные одиннадцатиклассники – им вообще плевать на все, главное – покурить и не сдохнуть. Они не смотрят даже на красивых девушек, хотя их около Кофемании предостаточно: кроме Лизы, есть еще Мира и Таня. Они стоят молча, потому что боятся смазать новую помаду. Или, может быть, им нечего сказать.
Лиза всегда была хорошей рассказчицей. В первом классе – я помню это очень смутно – она пересказывала какие-то сериалы, которые смотрела с мамой по вечерам. В средней школе Лиза описывала свои европейские путешествия – она была первой из класса, кто побывал в Лондоне. Последние несколько недель лета перед десятым классом она работала то ли секретаршей, то ли художницей в рекламном агентстве и теперь рассказывала в основном об этой работе. В ее историях все время звучали известные в узких кругах фамилии. Слушатель сразу ощущал себя частью тайного общества, в котором все ходят на частные выставки в полуподвальных помещениях и сами делают себе суши. Лиза была абсолютно уверена в себе и никогда не пыталась унизить своих слушателей. Мне, Тане и Мире было необидно ее слушать. Так же, как необидно слушать, например, Земфиру или Сплин.