– Зачем ей ваше прощение? Уже ничего не исправишь, что сделано то сделано, – Филипп замолчал, искоса поглядывая на наши опущенные головы, а потом вдруг неожиданно спросил, – ну, а слетали-то как, интересно было, инопланетян видели? – в голосе Филиппа наконец появились знакомые смешливые нотки, от сердца сразу отлегло, стало без слов понятно, что ничего страшного ни с Кирой, ни с нами не произойдёт. Потом мы вечером сидели у Филиппа, пили чай с вареньем и фантазировали о полётах в космосе.
На следующий день мы бросились к Кире, как только она появилась в школе.
– Ну, как, что было, мама очень ругала?
– Нет, совсем не ругала, она только сказала, что не против наших игр, это конечно очень интересно и увлекательно, но нужно же думать и о людях, которые рядом с нами находятся. Она у нас в квартире услышала, как мы кричим. А ещё она сказала, что вы молодцы, не убежали и не оправдывались, а даже вступились за меня. Она расспрашивала о вас…, я сказала, что вы мои друзья.
Кира с первого дня как я с ней познакомился очень сильно отличалась от остальных девочек и не только одноклассниц. Прежде всего она выглядела как-то очень изысканно, что с первого взгляда особо бросалось в глаза. В школе на ней был надет идеально сшитый по её фигуре деловой костюм, только отдалённо напоминающий школьную форму. На голове никогда никаких бантов, резинок или заколок, а только аккуратная стрижка, уложенная в красивую причёску, в ушках два крохотных бриллианта, горящие как искорки, и вообще, она всегда выглядела так, как будто только что вышла из дома мод. Училась блестяще, окончила с золотой медалью школу, с отличием институт, потом аспирантуру и работала на какой-то очень высокой должности в крупной корпорации.
Александр, как будто в противовес Киры, был абсолютно безразличен к тому как он одет, подстрижен, что о нём говорят или думают. Он был как-то сам по себе, в отличие от неё, которая всегда стремилась быть в самых гуще событиях. Со стороны казалось, что Александр все силы прилагал только для того, чтобы его никто не трогал, но, в тоже самое время, независимо от этого все интуитивно относились к нему с очень большим уважением. Очень характерен для него один случай: мы тогда учились в шестом классе и вот на уроке физкультуры один парень упал с брусьев, повредив себе при падении руку, то ли сломал, то ли сильно вывихнул, в первый момент было не понятно. Он закричал больше от испуга, чем от боли, и вот учитель физкультуры, подбежав к нему, сразу стал громко звать Александра, чтобы тот осторожно поддерживал повреждённую руку и проводил парня к врачу. Он позвал именно Александра, хотя вокруг рядом были и взрослые, и дети, все сразу перестали паниковать, парень спокойно дошёл до врача. Вот в этом была отличительная его черта, всегда срабатывал эффект его присутствия, всё сразу становилось простым и естественным, только от того, что в этот момент здесь находился Александр.
Я подошёл под противно моросящим мелким дождём к дому Александра. В окнах горел свет. Я замёрз, весь промок и очень рад был, когда наконец смог переодеться и сесть в мягкое кресло у тёплой печки.
– Мы с тобой уже, наверное, года три или четыре не виделись?
– Да, пожалуй, время сейчас как-то быстро проходит. Я бы сказал оно какое-то слишком равномерное стало, что ли, как будто ничего не происходит, а просто тупо движется в одном направлении и нас неумолимо тянет за собой. Только куда?
– Помнишь, ты как-то сказал, что этот процесс запущен независимо от нас, но так как мы находимся внутри этого процесса, являемся частью его, и если мы не понимаем или сопротивляемся ему, то он, невзирая на наши возмущения, потащит за собой, волоком.
– Да, верно, только я говорил тогда не о времени, а об экономике.
– Экономика – это, по-твоему, независимый процесс? Тогда какова роль человека в этом процессе, разве он может сопротивляться или какое-то оказывать воздействие?
– Нет не может, просто я пришёл к выводу, что само время остановлено, совсем. И это равномерное его якобы движение, на самом деле не времени, а наше, по инерции в пространстве. Событий нет не потому, что они не происходят, а их нет потому, что они безличны. – Александр был задумчив и сильно встревожен, это бросалось в глаза. Его что-то серьёзно беспокоило.
– Что случилось, я же вижу ты нервничаешь, что ни будь с семьёй?
– Нет, нет с Наталией и с детьми всё в порядке, дело не в этом. Я недавно встретил Леру, точнее она ко мне вдруг приехала и дала вот это, – Александр передал мне конверт. В чистом большом конверте лежало несколько заполненных рукописным текстом страниц. Я, с трудом разбирая записи, прочитал:
«Конь белый и на нём всадник, имеющий лук, и дан был ему венец, и вышел он, чтобы победить. Он глядит и сверху, и сбоку, и изнутри. Всё это заложено в нас, но мы не пользуемся этим и потому он говорит: обратись к себе. Увидев себя изнутри только тогда можно посмотреть на себя со стороны. А оценив себя со стороны можно обобщать. И у тебя получится обобщение – самое мудрое из решений.
Потрудись сказать себе кто ты такой, потом другим и только после этого говори о других. Путь страшен тем, что, сказав Я, ты говоришь не о себе, а сказав, ты понимаешь, что тем не являешься или этим не является Я.
Всем дан источник, он безмерно велик, но ты ушёл от него и твои мысли направлены не из него, а на созерцание его. Прими чашу терпения и не расплескай ни капли. Просто потому, что в ней твоя сила. Твоё обобщение направлено внутрь, потому ты говоришь о людях, а не о себе. Только тогда будет всё так как Я того говорю тебе, когда ты сам будешь говорить себе, ибо когда я говорю Я, то все остальные должны говорить от имени моего, ибо когда нет на земле справедливости по твоей вине, ибо тогда всё происходит в тебе и от тебя исходит. И нет тебе оправдания в тебе самом, ибо только тогда кидают люди камни и палки, когда не от кого защищаться. Отойди от них и прими чашу терпения, ибо тогда твоя воля исполнится. То всё, что ты свершил, сбудется и всё, что сказано тобой, обретёт себя в тебе же.
Отойди от людей, ибо они не знают себя и всё твоё не убудет от тебя, а всё их ещё скажет себя. Никогда не отступай от того, что сам себе говоришь. Скажи главное и ты увидишь свет, озарённый изнутри источника в себе самом. Слово, возникшее ни от куда побуждает тебя думать о себе, так как сам себе говоришь, ибо то, что сказано здесь обретёт себя в том, что само по себе является преждевременным по своим и по твоим понятиям. И тогда представляется случай сказать себе, то сам себе побуждаешь слушать себя, когда всё происходит, то тогда и происходит обратное в тебе самом и только тогда, когда всё происходит, то только тогда мы с тобой обитаем на разных полюсах и само по себе говорим о себе и о тех, кто скажет себе всё от себя. И когда произойдёт, то Я сам тебе скажу всё, что велено тебе мне сказать.
Мир дому твоему и всё, что происходит от того, что всё к лучшему стремится. Но то, что так благородно, то и славно.»
– Это что…, тебе твоя сестра передала, нелепость какая-та? Откуда у неё это?
– Я сначала тоже отнёсся к нему как к чему-то незначительному, а потом понял, что это обращение, обращение к человеку, а мы его не можем понять, даже прочитать пока не можем, потому что нам непонятен этот язык, мы незнаем его.
– Ты хочешь сказать, что это некое послание более высокого разума? Кому? Для кого оно, если, как ты говоришь, мы незнаем языка, тогда зачем посылать?
– Ты помнишь Петра? Это только мы, и то лишь в какой-то степени понимали кто он, а учителя? Разве у них была возможность хоть как-то определить, что он за человек, или вообще кто ни будь догадывается о существовании таких как он? Сегодня это практически невозможно. Если этот текст прочитать так как читает Пётр, тогда сразу всё встаёт на свои места.
Я просматривал письмо, пытаясь снова и снова, методом подстановки декламации Петра, понять суть написанного. Мы долго молчали, каждый был погружён в свои мысли, но эти мысли были навеяны воспоминаниями.
Пётр учился с нами с первого класса. Невысокий, коренастый и физически очень сильный он был крайне нелюдим и угрюм. Ни с кем не поддерживал хоть какого ни будь видимого контакта. Только Кира в какой-то степени подобрала к нему свой ключ и часто они уединённо беседовали на перемене или, когда иногда вместе шли из школы. Класса с пятого Александр и я, через Киру, тоже всё-таки нашли общий язык с Петром, он страстно был увлечён астрономией и рассказывать о ней мог часами, но только нам, с остальными он молчал. Вызывать его к доске было бесполезно, он произносил только одну фразу: «Я не готов». Всё, что не требовало устного общения, было у него на отлично, но вытянуть из него слово не удавалось ни одному учителю, потому его всегда, по согласованию с руководством, спрашивали письменно. Но вот один раз, перед самым окончанием школы, на одном из последних наших уроков учитель литературы попросил учеников прочитать любой небольшой текст из произведений Пушкина, именно тот, который каждый выберет для себя: интересно посмотреть у кого какие есть предпочтения. Каждый выходил и читал, до конца урока оставалось всего несколько минут, когда Кира неожиданно шепнула учителю: «Вызовите Петра…». Учитель удивлённо посмотрел на Киру, потом пожал плечами и вызвал Петра. Неожиданно Пётр встал и тяжёлой медленной походкой направился к доске, сразу в классе установилась абсолютная и напряжённая тишина. Пётр стоял и молчал, прошла минута, и вдруг, как будто из-под земли, тихо прозвучал низкий и тяжёлый голос: «Теперь сходитесь…», – Пётр замолчал, а потом с какой-то внутренней сдерживаемой яростью, очень медленно, выделяя и останавливаясь буквально после каждого слова, как бы утверждая его, начал декламировать: