– Тьма невежества затмила ваш разум, святой отец. Мои скрипки играют в папской капелле в храме святого Петра!
– Его преосвященство, епископ Мантуанский повелел тебе явиться к святой исповеди, а до этого пусть скрипки будут неприкосновенны…
– Эта скрипка заказана для инфанта испанского.
– И обещано тебе за неё одиннадцать тысяч пиастров…
– Возьмите! Мне не нужно за неё ни одного байокко! Вручите этот дар епископу, пусть в своём доме он убедится, что греха в ней не более, чем в любом дереве, а ясной души…
– Я думаю, что его преосвященство согласится только на окропление скрипки святой водой. Ритуал омовения будет совершён и так…
– Хорошо! Хорошо! Кропите! Омывайте! Делайте что хотите, только оставьте в покое!
– Гордыня овладевает твоим сердцем, сын мой.
– Уйдите, святой отец. Я вам и так отдал самое дорогое. Больше у меня все равно ничего нет…
– А зачем вы отдали им эту несравненную скрипку?
– Мальчик мой, запомни: когда за человеком бежит пёс, надо бросить ему кость…».
Питаясь одними костями сотворить что ни будь чудесное невозможно, а будущее неизбежно.
Михаил встал из кресла, подошёл к маленькому шкафчику, открыл его и взял с верхней полки небольшую книгу, безошибочно одним движением открыл её на нужной странице, как будто на закладке, прочитал: «Однажды вечером, перед сумерками, я рассеянно читала книгу в кабинете Александры Михайловны. Она сидела за фортепьяно, импровизируя на тему одного любимейшего ею мотива итальянской музыки. Когда она перешла наконец в чистую мелодию арии, я, увлёкшись музыкою, которая проникла мне в сердце, начала робко, вполголоса, напевать этот мотив про себя. Скоро увлёкшись совсем, я встала с места и подошла к фортепьяно; Александра Михайловна, как бы угадав меня, перешла в аккомпанемент и с любовью следила за каждой нотой моего голоса. Казалось, она была поражена богатством его. До сих пор я никогда при ней не пела, да и сама едва знала, есть ли у меня какие—ни будь средства. Теперь мы вдруг одушевились обе. Я всё более и более возвышала голос; во мне возбуждалась энергия, страсть, разжигаемая ещё более радостным изумлением Александры Михайловны, которое я угадывала в каждом такте её аккомпанемента. Наконец пение кончилось так удачно, с таким одушевлением, с такою силою, что она в восторге схватила мои руки и радостно взглянула на меня.
– Аннета! да у тебя чудный голос, – сказала она. – Боже мой! Как же это я не заметила!
– Я сама только сейчас заметила, – отвечала я вне себя от радости.
– Да благословит же тебя бог, моё милое, бесценное дитя! Благодари его за этот дар. Кто знает… Ах, боже мой, боже мой!
Она была так растрогана неожиданностью, в таком исступлении от радости, что не знала, что мне сказать, как приголубить меня. Это была одна из тех минут откровения, взаимной симпатии, сближения, которых уже давно не было с нами. Через час как будто праздник настал в доме. Немедленно послали за Б. В ожидании его мы наудачу раскрыли другую музыку, которая мне была знакомее, и начали новую арию. В этот раз я дрожала от робости. Мне не хотелось неудачей разрушить первое впечатление. Но скоро мой же голос ободрил и поддержал меня. Я сама всё более и более изумлялась его силе, и в этот вторичный опыт рассеяно было всякое сомнение.»
– Что это?
–А это то, что положено в основании структуры системы архитектором, именно то, что ты так настойчиво стремился всю свою жизнь разрушить, не потрудившись понять, что ты делаешь, я уж не говорю о том, чтобы осознать её сущность, или хотя бы подобное….
Михаил направился к двери. Старик встал с кресла, смотря встревоженным взглядом ему в спину.
– Что со мной будет?
–Ничего…, «живи», пока. Так, для сведения, Мастер ещё пока здесь…
– Как?! – старик весь встрепенулся, – Мастер сейчас здесь, где…?!
–Да здесь, более того, Королевская свадьба состоялась.
– Как же это…?! – Старик, поражённый услышанным, стоял как изваяние. – Кто он?
–Помнишь, как ты сказал тогда здесь, в этой библиотеке: какое она имеет право судить о нас…! – Михаил остановился у стола, – Она имеет это право! – Он поднял книгу над своей головой, глядя в центр стола: «… Для чего ваше притворство – не знаю. … "Что ж за беда, что вы меня полюбили?" Вот что она говорила, вот что хотелось ей доказать вам. Ваше тщеславие, ваш ревнивый эгоизм были безжалостны. Прощайте! Объяснений не нужно! Но, смотрите, я вас знаю всего, вижу насквозь, не забывайте же этого!». – Ты заметил какая тонкая грань, еле заметная, практически неуловимая, между словами: прощение и прощание? Его зовут Владислав…, и пока он здесь….
Михаил положил книгу в самый центр стола, в то место куда смотрел, затем не оборачиваясь вышел из комнаты. На огромном чёрном прямоугольнике, в самом его центре, светлым пятном лежала крохотная книга, из глубины которой смотрело лицо девочки и как будто оно изнутри светилось.
10 .
Пребудет в исполнении приятном
Досуг твой и мысли уступив душе
Пребудет в радости покоя твоя мечта
Идеей полный смысл твой взгляд.
Александр за всё это время несколько раз приходил к Михаилу и никак не мог застать того, дверь всегда была закрыта. Звонил, даже стучал, но никто не открывал. Сегодня был выходной день, и он решил сходить на разведку к Михаилу прямо сутра. Позвонил, но звонка не услышал, снова звонил – тишина, звонок, наверное, сломан. Хотел постучать, но решил, что всё равно никого нет и собрался уходить. Напоследок дёрнул ручку двери и неожиданно дверь открылась. Он пошёл по коридору, все двери как всегда были нараспашку, однако в этот раз почему-то везде горел свет, но не было ни одного человека, везде было пусто и тихо. Дойдя до конца коридора, он осторожно приоткрыл дверь, заглянул внутрь и вошёл. В комнате было светло, занавеси были распахнуты. Александр подошёл к балконным дверям, но вместо площади увидел обычный городской двор между домами и детскую площадку.
– Они будут ждать до тех пор, пока не придёт Мастер.
Александр обернулся, в дверях стоял Михаил. Тот прошёл в комнату и сел в глубокое кресло за письменным столом, стоящим в углу.
– Мастер?
– Да, за ним теперь последнее слово.
– И когда он придёт?
–Сегодня, к Филиппу. Вот я смотрю на тебя, да и, пожалуй, на каждого человека, столько в вас нетерпения, пустого стремления, вы не даёте жизни течь так как ей это нужно, естественно, без принуждения. Для неё же это очень важно, гораздо важнее, чем все ваши устремления её улучшить для себя. Она здесь источник, но вы не видите его, не ощущаете, а просто используете, как водопровод, и всё стараетесь подогнать под себя, но только так как вам удобно! Вот и сейчас, ты уже готов сам куда-то бежать, что-то делать, при этом даже не задумываешься о том, что Мастер только сам придёт, сам, ты его не заставишь и никто не заставит. А ты готов уже к нему нестись, как же, нетерпение…, что-то увидеть, познать, понять, свершить!
– Как по-твоему, кто такой Мастер?
–Мастер, я тебе скажу, – это тот, кто управляет прошлым.
– Из будущего?
–Нет, он сегодня, сейчас управляет безраздельно всем прошлым.
– Но как можно управлять тем, что уже прошло, было, его же уже больше нет?
–Прошлое было? Прошлое, по-твоему, уже прошло? Его нет!? На самом деле оно ещё не наступило для всех, потому что он его пока не огласил. Вот в пятой эпохе Мастер на суде произнёс: «Сострадание», – и потому пятая эпоха наступила? Нет! Но тогда, когда только может наступить пятая эпоха? Только тогда, когда это сказано, там, в глубоком будущем, через тысячи и тысячи лет, миллионы лет, миллиарды…, бесконечное число лет, да, но она наступит не потому что пришло время, а только тогда, когда в третьей эпохе, в той, в которой мы сейчас пребываем, Мастер произнесёт: «Разделение», – и не мгновением раньше. А вот к этому надо быть готовым по-настоящему, всегда! А в какой ты эпохе находишься сейчас это не имеет никакого значения. Не обозначив третью эпоху, ни пятой, да никакой – нет! Мастер решает готовы ли мы к новой эпохе, а не Ты и не Я. Мы можем бегать по улицам и кричать во всё горло: сострадание, благодарность, любовь, разделение…, и что изменится от наших криков? Ничего! А почему? Да потому, что мы не ответственны за то, что произнесли, не управляем мы той силой, которой управляет жизнь.