32. Г. В. Адамович – И. В. Одоевцевой
Дорогая Мадам
«Что думает старуха, когда ей не спится»226. Вчера я писал Вам, весьма длинно, а ночью мне пришло в голову: не затеяли ли Вы все это в надежде на Нобелевскую премию?227 Ведь о каких-то шагах Жоржа в этом смысле я слышал уже давно. И вот что хочу рассказать Вам, – тоже вспомнил это.
Было это сразу после известной Вам статейки228 Жоржа обо мне и всего прочего. Или почти сразу. Я был еще на rue de Ponthieu229, это помню наверно. Я получил от какого-то неизвестного мне француза письмо с приложением переписки, начавшейся в Стокгольме. Было письмо директора «Figaro», потом еще что-то, а на письме «Фигаро» была пометка, насколько я мог разобрать – Андре Мальро: «Demandez l’amis de Georges Adamovitch»230. Речь шла о Зайцеве, Гребенщикове231 и Жорже, т. е. что они такое и какая их valeur232. Из-за этого всей попало ко мне. Я, хотя был в праведном гневе, превозмог себя и о Жорже написал все самое лучшее, даже с указанием, что «первый» (кажется, указал, и очень хотел бы, чтобы эта бумажка Вам когда-нибудь на глаза попалась!). О Зайцеве тоже написал лестно, а о Гребенщикове, не желая ему гадить, написал, что мало его читал и мнения не имею. Потом я об этом говорил Алданову, с удивлением, что он упомянут не был. Он сказал: «Они обо мне все хорошо знают», и сказал еще, что после Бунина (который в Стокгольме не понравился) никогда русскому эмигранту премии не дадут. И вообще много рассказывал «закулисного»: интриги, просьбы и все такое233.
Ну, вот я и подумал: не в этом ли дело? Но если в этом, почему было мне не написать прямо? М. б., Вы думаете, что я – как Николай Авдеич234 – стал бы дуться, завидовать? Могу поклясться, что, кроме удовольствия, во мне это ничего не вызвало бы. Даже больше: самой настоящей радости (плюс надежда на подачку!). Все другие чувства во мне окончательно «переплавились, перегорели», да и миллионной доли расчета на что-либо подобное для себя я не имел никогда.
Ничего невозможного в этом, в сущности, нет. Qui sait?235 Маловероятно, но возможно, и, значит, надо надеяться. Только если статья и имеет значение (по-моему, нет или почти нет), то как раз глубокомысленная и не слишком ударная и грубая. Мне Алданов рассказывал, как Duhamel236 себя погубил чем-то таким, на что в Стокгольме сказали: «jamais»237. А главное, они хотят возвышенного образа мыслей и высокой морали. Дюамель, впрочем, подошел бы, но кто-то за него перестарался.
Очень бы хотел знать, верно ли я догадался. М. б., нет? Тогда простите, дорогие товарищи, но повторяю: готов содействовать в размере своих слабых сил сколько могу и всячески помогать, а затем и радоваться de tout coeur238.
33. Г. В. Адамович – И. В. Одоевцевой
Chere Madamotchka
Получил Ваше письмо с «документацией». Еще не все прочел, даже только повертел в руках, но намерен насладиться, т. е. прочесть медленно, перечесть пять раз. Иначе не стоит. На каком-то стишке Жорж спрашивает, как у меня было: «вернее, цианистый калий» или «точнее, цианистый калий»? Точнее239. Но зачем это ему? Как водится, он у меня этот калий украл вместе с розовым небом. Впрочем, насчет калия было непостижимое совпадение с Сологубом240. Помните? Боже, как это было давно. Юрка Султанов241 и все прочее. И вот мы все живем и не унываем. Вы-то еще цветочек, а я! Кстати, очень рад, что Вам пришелся по душе мой Анненский242. Я это писал с целью «восстановления истины», ибо теперь получилось, что главный анненкист – Маковский, с покойником Ставровым. (Это он мне говорил о Тютчеве и просил отметить, какие у Тютчева стихи «хорошие»!243) А еще было тайное желание, нереализованное, вновь объединиться, собрать Цех, чтобы Вы были с бантом, а Оцуп плел какую-нибудь чушь, все как прежде, – а потом разойтись окончательно. Qu’en pensez vous?244 У Жоржа к этому нет охоты никакой, а у меня очень, вроде как Блок все вспоминал, помирая, свою «Прекрасную Даму». Кстати еще: с Оцупом что-то случилось, мне написал Бахрах: «знаете ли Вы о несчастном случае с Оцупом?» Я взволновался – дружба, русская литература! – написал Гингеру, от которого это шло, но, оказалось, не «несчастный случай», а какая-то болезнь, угрожающая зрению и требующая кашки в виде диеты. Хорошо, кончим о делах: статью сочиню и пошлю до каникул. «Портрет без сходства»245 мне, конечно, нужен бы, но могу и обойтись, поскольку я его приблизительно помню, т. е. не отдельные стихи, а дух и стиль. На крайность, возьму в Париже и что-нибудь добавлю и исправлю. Еще мне надо бы статью Гуля246, чтобы не очень с ним разойтись и не очень сойтись, раз он в журнале начальство. Но это я, вероятно, достану здесь или поищу, надеюсь – есть. Сейчас, между прочим, читал в одном советском журнале о Нарбуте247: что он был в 1919–21 или 22 г. большевиком, чем-то на юге заведовал, был дружен с Багрицким и издал книгу «Огненный столп», не зная, что «Столп» есть у Гумилева. Знал ли все это Жорж? Там же есть его стихи, ничего, но противные.
227
Догадка Адамовича была верной. В своей книге «На берегах Сены» Одоевцева пишет о Г. Иванове, что «приехавший из Америки профессор М. сообщил ему, что Америка представит его кандидатом на Нобелевскую премию следующего года, если будет благоприятствовать политическая конъюнктура. Но конъюнктура, как и можно было ожидать, оказалась неблагоприятной» (Одоевцева И. На берегах Сены. М.: Худож. лит., 1989. С. 191). Правда, затем Одоевцева добавляет фразу: «Нобелевскую премию получил Мартен Дю Гар», что заставляете сомнением отнестись к этому ее сообщению. Речь у нее идет о 1950-х гг., а Мартен Дю Гар получил Нобелевскую премию в 1937 г. Но таких несоответствий, как случайных, так и умышленных, в ее книге вообще предостаточно.
228
Имеется ввиду статья Г. Иванова «Конец Адамовича» (Возрождение. 1950. № 11. С. 179–186).
231
Гребенщиков Георгий Дмитриевич (1884–1964) – прозаик, популярный в определенных кругах русских эмигрантов в Америке. Перу Адамовича принадлежит единственный отзыв о творчестве Гребенщикова, рецензия на первый том его собрания сочинений, в который вошли рассказы 1906–1910-х гг. По мнению Адамовича, «это простая, скромная, “мужицкая” книга … как бы последний вздох Григоровича в нашей литературе. … Но некоторая подслащенность письма Гребенщикова не лишена прелести» (Звено. 1925.5 января. № 101. С. 2).
233
Подробно об этом см.: Марченко Т. Русские писатели и Нобелевская премия (1901–1955). Koln; Weimar; Wien: Bohlau Verl., 2007.
236
Дюамель Жорж (1884–1966) – французский писатель, лауреат Гонкуровской премии (1918), член Французской академии (1935). Принял участие в «странной войне» 1939–1940 гг. в качестве врача, а после поражения Франции писал о движении Сопротивления как о бессмысленном.
239
Составляя свой последний сборник «Стихи 1943–1958 гг.» (Нью-Йорк, 1958), Георгий Иванов взял эпиграфом к своему стихотворению «Как вы когда-то разборчивы были…» последнюю строфу стихотворения Адамовича «Куртку потертую с беличьим мехом…» (впервые: Петербургский сборник. Пг., 1922. С. 8; вошло в сборник «На Западе»):
Имя тебе непонятное дали.
Ты – забытье.
Или, точнее, цианистый калий
Имя твое.
240
Вероятно, имеются в виду строчки «Из цианистого калия / Сладкий сделает миндаль» из стихотворения Ф. Сологуба «Бога милого, крылатого…» (1921).
241
Султанов Юрий Николаевич (ум. ок. 1939) – сын писательницы Екатерины Павловны Султановой (урожд. Летковой; 1856–1937), хранитель музея «Старый Петербург».
242
Адамович Г. Судьба Иннокентия Анненского // Русская мысль. 1957. 5 ноября. № 1130. С. 4–5.
243
В мемуарно-некрологической статье Адамович привел этот эпизод в подробностях: «Я заметил, что при всем моем поклонении перед Анненским ставить его в один ряд с Тютчевым, по-моему, все-таки нельзя. Ставров вздрогнул, как будто даже изменился в лице, – “Вы это серьезно говорите?” – “Совершенно серьезно, более чем серьезно”. – Он никак не мог успокоиться, возражал и даже попросил показать ему у Тютчева стихи, которые будто бы “лучше Анненского”. Для него Тютчев был слишком ярок, и вкрадчивый шепот Анненского казался ему к истинной поэзии несравненно ближе» (Адамович Г. Довид Кнут и П. Ставров // Новое русское слово. 1955. 29 мая. № 15737. С. 8).
247
Вероятно, Адамович читал статью К. Л. Зелинского «На великом рубеже (1917–1920)» (Знамя. 1957. № 10. С. 185). Других упоминаний имени В. И. Нарбута в советской печати того времени не было. Сборник стихов Нарбута назывался «В огненных столбах» (Одесса: Изд-во Губернского отдела печати, 1920).