Статью Философова о Степуне я не видел, — но слышу уже не раз, что она блестяща[374]. Сохраните ее для меня, пожалуйста. Я вообще поклонник Философова (был, — т<ак> к<ак> теперь не читаю) — это наименее разделенная любовь в моей жизни! Говорят, он теперь обижает Даманскую вместо меня[375]. Все это радотаж — не будьте в претензии.
Есть журнальные планы, почти совсем достоверные и слегка в другой комбинации, чем я Вам говорил[376]. И с буквой Ъ, чтобы окончательно рассеять Ваши сомнения[377]. Редактор, или, вернее, — ры мечтают получить от Вас прежде всего стихи, которых давно никто не видел.
Ну вот. Здесь сыро и «осеннее».
Надеюсь скоро Вас видеть. Целую Ваши руки и желаю поправиться.
Преданный Вам Г. Адамович
9, Bd. Edgar Quinet Paris XIX
28 июня 1929
50
2/IX-1929
Дорогая Зинаида Николаевна
Я Вам вчера написал письмо на двух листах — ответ о большевиках[378]. Но не послал, перечитав, — и не пошлю. Говорят, неясность слов от неясности мыслей. Не думаю, что всегда. Мне показалось что все, что я написал, — мимо, и оттого бесцельно, но только в словах мимо. Главное, пожалуй, в отсутствии непримиримости — в физиологическом отсутствии, кровном. «Не чувствую пропасти», готов дебатировать о взаимных уступках. Затем многое другое — «идейное». И в глубине — предпочтение живой собаки сдохшим львам, о чем мы не раз с Вами беседовали, всегда расходясь.
Но вопрос Ваш слишком в упор, с чего я то письмо и начал. И тут же Вы признаетесь, что Вас толкает любопытство. Это меня слегка и расхолодило. Мне не интересно говорить с Кантом или Платоном, если нет надежды их убедить. И не от самонадеянности — а от того, что «хочу, чтобы было как хочу» в мире, везде. Любопытство те laisse froid[379]. Должен, однако, признаться, что Ваша абсолютность в непримиримости у меня под сомнением — не то что я действительно надеюсь Вас «переубедить», а думаю, что Вы не так все упростили, чтобы ни дрогнуть, ни поколебаться, — это слишком бы Вам противоречило. Собственно, непримиримость не то слово. Конкретно, со Сталиным или Зиновьевым — конечно, непримиримость. Но с большевизмом вообще, с «большевизанствующим» духом времени и с Россией придется поторговаться, и здесь, для общего дела в самом последнем и глубоком смысле, надо бы друг другу помочь. Они нам и мы им.
Но опять выходит вода или «слова, слова, слова».
Ну вот — на этом кончим. Простите, что ничего, в сущности, не ответил.
Еще вот что: завтра, во вторник, я не могу к Вам приехать — очень жалею. Надеюсь, что Вы письмо получите вовремя — а может быть, и Влад<имир> Ан<аньевич> позвонит мне. Когда хотите на этой неделе свободен, кроме субботы. Или на той, кроме понедельника и субботы. Целую Вашу руку.
Ваш Г. Адамович
51
<Штемпель: 21.IX. 1929>
Дорогая Зинаида Николаевна
Несколько дней хочу написать Вам — но тщетно. Я был болен и с «пустой головой», что со мной бывает теперь часто. Очень бы хотел приехать к Вам — если можно, напишите, когда. Это будет последний визит. Il est grande temps de renter[380]. Дон-Аминадо уже объявил свой вечер — значит, сезон начался[381].
Относительно стихов: я с Вами не согласен[382]. Вы одобряли худшие мои стихи, чем эти. Более ясные, но худшие. Не важно совершенство и степень приближения к нему, важна эссенция — по-моему. В этих стихах ее больше, чем бывало во многих прежних. Но знаете: я прочел у Вас упрек в «скучновато-слабой смертности, как у Анненского» — и восхитился двусмысленно-тонкой точностью выражения. А оказалось — стертости. Это верно, но обыкновенно-верно.
Про мировоззрение — это хорошо, что Вы «отступились», хотя и с недовольством. Ни до чего нельзя договориться. Если Вы «деятель» — можно, но если «созерцатель» — нельзя. Все непонятно так, что двух слов не скажешь. Кстати, ввиду того, что Вы теперь специалист по католичеству, объясните мне, пожалуйста, в следующий раз, какое есть у католиков течение, которое искупает и умоляет за грех католицизма, общий? И не так ли это, что католицизм весь земной и утверждающий, — а те, им же допущенные, умоляют простить за то, что он не небесный, и вообще просят у Христа прощения за «великого инквизитора»? Меня это очень интересует.
Затем еще вопрос уже позвольте мне из моего любопытства к Вашему мировоззрению, а не обратно: за что Бог наказал Адама и Еву — за то, что 1) они его ослушались? или 2) именно и особенно за то, что вкусили от древа познания? Это крайняя и глубочайшая разница, с выводами на всю историю… Вообще же, чтобы узнать или «выработать» мировоззрение надо не предлагать вопрос о большевиках, который есть мелкий случай, а вовсе не конец света и царство дьявола[383], — а вот так с двух-трех сторон подорвать всемирную сущность истории и жизни. И еще: можете ли Вы допустить, без игры ума, парадоксов и проч., «честно и серьезно» — что цель всей жизни должна была бы быть смерть, возвращение «домой, домой»[384]?
Простите, что я сегодня к Вам в оппозиции.
Преданный Вам Г. Адамович
52
Дорогая Зинаида Николаевна
Мне Оцуп передал в Париже Ваше письмо, и я собирался ответить Вам — «по существу». Но вот я опять в Ницце. Меня сюда вызвали по телеграфу, и я в тот же день выехал. У моей сестры случился паралич на почве сердечной болезни[385]. Это очень серьезно, и, если она поправится, будет очень долго <так!>. Она не говорит и, по— видимому, наполовину потеряла рассудок.
Как Вы живете? В Париже я был всего две недели. Там все занято будущими «Числами»[386]. На верхах — интересуются чуть-чуть скептически, на низах — препираются до истерик, кому попасть в первый номер. Как видите, все то же. Оцуп лавирует не хуже Бриана[387]. Я думаю вернуться — если все будет благополучно, в конце месяца. Напишите мне, пожалуйста. Вышла ли Ваша книга[388]? И вообще — «что и как»?
Целую Вашу руку.
Преданный Вам Г. Адамович
8 ноября <1929> Ницца
53
Дорогая Зинаида Николаевна
Спасибо за письмо. «Конец литературы»[389], окончательный, и я даже писем не умею больше писать, правда, — иначе как «скользя». Все не то и все слова vous trahissent[390]. Представьте себе: вчера пришло письмо от моего брата, из Сербии[391]. Он умный, и вполне человек. Но я прочел обращение к моей матери[392] — «страдалица-мать», и ужаснулся. «Как можно, как не совестно и т. д.!» Между тем это обычные и прекрасные человеческие слова. Что же нам делать без них?
374
Имеется в виду статья Д.Философова «Нео-“Дон-Жуан”» (За свободу! 1929. 18–19 июня), в которой он рецензировал отдельное издание романа Ф.А.Степуна «Николай Переслегин» (Париж, 1929). Гиппиус писала Адамовичу: «Как жаль, что вы не читали критику Философова в Свободе на этот высокого комизма роман Степуна! Я сохраню статью, она прелестна; и какие цитаты! Положение Философова имеет свои печали, но как отрадно вздохнуть полной грудью! Сказать, видя голого короля, что он голый!» (Пахмусс. С.387).
375
Статей Д.В. Философова, «обижающих» писательницу Августу Филипповну Даманскую (1877–1959), в газете «За свободу!» за 1929 год нам отыскать не удалось.
376
Вероятно, речь идет о каких-то подготовительных действиях в организации журнала «Числа», начавшего выходить в начале 1930.
377
То есть журнал предполагалось печатать по старой орфографии, которой последовательно придерживалась Гиппиус.
381
Речь идет о вечере, объявленном в хронике «Последних новостей»: «19 октября, в субботу, в большом зале Гаво состоится ежегодный литературно-артистический вечер Дон-Аминадо с участием крупных русских и французских писателей и артистов» (ПН. 1929. 19 сентября).
382
Письмо Гиппиус с оценкой стихов Адамовича нам неизвестно, равно как неизвестно, какие стихи он ей посылал.
383
Видимо, намек на заглавие книги Гиппиус, Мережковского, Философова и Злобина «Царство Антихриста» (Мюнхен, 1922). Но возможно, имеется в виду рефрен Мережковского о большевиках как царстве дьявола, который присутствует во всех его поздних произведениях.
385
Речь идет об Ольге Викторовне Адамович (1889–1952), о которой Н.Н.Берберова писала Г.П.Струве: «Ольга, старшая, заболела сердечной болезнью и была инвалидом (не замужем, умерла в <19>42 г.)» (Эпизод сорокапятилетней дружбы-вражды: Письма Г.Адамовича И.Одоевцевой и Г.Иванову (1955–1958). С.450). Дату смерти О.В.Адамович даем по комментарию О.А.Коростелева.
386
Первый номер знаменитого журнала «Числа» вышел в феврале 1930. Н.А.Оцуп был одним из двух редакторов первых номеров журнала. Несколько позже, 8 января 1930, Гиппиус писала Адамовичу: «Под тяжестью Чисел — медленно и явно гаснет Лампа (что бы там Оцуп ни говорил). Но, вытягивая из Лампы дух, Числа, по-моему, не одухотворяются сами, не зажигаются. <…> Оцуп бредит каким-то “новым искусством” (с Сергеем Горным и т. п.!), reunion <собрание (франц.)> у Манциарли; и довел до исступления Дмитрия Сергеевича, чтобы он выступил где-то (на вечере Чисел) с экспромтной речью по-французски (!) о Розанове (!) вместе со Шлецером» (Пахмусс. С.390).
389
Название доклада Адамовича, сделанного им на заседании «Зеленой лампы» 3 марта 1929, и первая фраза одного из фрагментов «Комментариев» в первом номере «Чисел».
391
Борис Викторович Адамович (1870–1936) — в то время генерал-лейтенант, директор Русского кадетского корпуса в Югославии. Сын Виктора Михайловича Адамовича от первого брака с Надеждой Александровной Лухмановой (урожд. Байкова; 1884–1907); Г.В. Адамовичу он был сводным братом.