Твой христианский друг Григорий Саввич
Июля 18, из Белгорода
51
Харьков, 29 августа 1763 г.
"Из рождённых жёнами нет ни одного пророка более Иоанна Крестителя"
Сегодня мы празднуем кончину того, кто, как говорит Христос, был самым великим из всех рожденных женами. Остановим же очи ума и поразмыслим немного, каков он был, что творил, пока был в живых, и за что был Богом признан столь великим. Он был пророк Божий, воспевал божественное, исправлял грешников, возвращал их на правильный путь, всем говорил, кто такой Христос, что вот уже близко и должно наступить пришествие Христа; пусть украсят себя, дабы он, как жених, нашел их готовыми, иначе говоря, секира извлечена и готова. Итак, великое дело быть ученым евангельским? Да, мой дражайший Михаил, не только великое, но и величайшее. Нечестивейшпй человек был Ирод, до последней степени испорченный по своим нравам и воспитанию, привыкший к роскоши в такой же мере, в какой мы видим теперь большинство магнатов, однако и он "в сладость послушал его"; в такой степени верно то, что сказал Платон: "Нет ничего приятнее для слуха, чем истина". Я не высоко чту и не отношусь с благоговением к таким царям, каким был Ирод; у меня нет этих чувств даже и к хорошим царям; но я чту небесного ученого, пророка, жреца. Если великое дело повелевать телами, то еще большее дело управлять душами. Великое дело одарить золотом, что цари обычно делают, но разве не великое дело привести к золоту мудрости? Какую индийскую жемчужину можно сравнить с таким драгоценным камешком, как похвальное целомудрие? Если великое дело лечить тело, то не величайшее ли дело вместе с телом сохранять и душу человека целой, здоровой, невредимой? Но это бывает, когда кому нибудь предлагается и внушается умеренность, мать целомудрия. Эти две добродетели делают то, что глаза человека становятся чрезвычайно острыми и совсем орлиными, ноги - исключительно легкими и оленьими, память - крепкой и ангельской, суждение - божественным, а не человеческим, все тело, наконец, - чистым и свободным, достойным принятия божественной мудрости, которая избегает порочного тела, как пчела дыма. А что мне сказать о невидимых благах души? Это знает только тот, у кого есть опыт. Иначе [это] не проникнет в сердце. Такие и столь великие блага дарил Иоанн покорным, давая им науку о Христе. Не справедливо ли Христос называет его величайшим среди рожденных женами? Но обрати внимание, какими путями он достиг этого, какими приготовления. Он не искал дворцов, не уходил, будучи юношей, в многолюдные и роскошные города, не предавался чревоугодию, но ушел в пустыню, ища единственно царствия Божия, не заботясь ни об одежде, ни о пище, зная, что их не будут лишены рабы Божии, зная, что роскошь есть главный враг целомудрия, которое единственно любит Христос и без которого никто не допускается к таинствам царствия Божия. Поэтому он был опоясан поясом кожаным, строго исправляя распущенность плоти. Так укрепленный, он был таким великим ученым в столь великом дворце Божием. О дражайший, будем подражать таким мужам! Возьмем вершину, дабы наверное овладеть серединой. Прочти проповедь нашего Гедеона, которую он имел в день его Иоанна кончины. Под конец последняя или предпоследняя страница так начинается: "Голос слова...",- какой, не знаю. Прощай, дражайший.
Твой Григорий Сковорода
52
[Сентябрь - октябрь 1763 г.]
Здравствуй, моя радость, дражайший Михаил!
Когда я читал о монашеской жизни Евагрия (Евагрий Понтиевский, ученик Оригена), мне больше всего понравились следующие места, о которых сообщаю и тебе, счастливейшему кандидату христианской философии. Ты ведь знаешь, дражайший, что я часто восхвалял отдых и спокойствие, времяпровождение в Христовой мудрости и называл самого Христа главою схоластов.
Но послушай совет нашего Евагрия: "Предпочитай и люби уединённую жизнь, которая даёт возможность пользоваться плодами спокойствия; оставь там мирские хлопоты. То есть стань бесплотным, бесстрастным, чтобы сделавшись чуждым всех несчастий, проистекающих от мирских забот, ты мог хорошо воспользоваться покоем. Не люби жить с людьми плотски. Либо живи один, либо с братьями бесплотными и единомышленниками твоими".
Нo ты мне скажешь: мои мысли не лежат к монашеству и потому, к чему мне это? Пусть так, но почему не послушать ангельских слов? Тем более, что простой христианский народ плохо понимает монаха. К тому же существует древнее изречение: "Бери вершину и будешь иметь середину". Что касается меня, то я считаю монаха высшим учеником Христа, во всем совершенно подобным своему наставнику. Ты скажешь: но апостол выше монаха. Согласен, но сам апостол становится таковым лишь из монаха; пока он управляет самим собой, он монах, когда же он начинает управлять и другими, тогда становится апостолом. Христос, когда он был в пустыне был монахом, то есть совершенно нематериальным, невещественным. Этим объясняется, почему монахи называются ангелами; это не потому, что они вне тела, а потому, что они во всем простились с телом, даже почки выжгли, как повелевает Моисей, потому, что их уделом является только Господь (в Его лице причину видят). Однако это происходит лишь после смерти, то есть тогда, когда кто-либо, совершенно оставив все земное, умирает, так чтобы о нем можно было сказать: "Енох же не обретется среди живых" и проч. Но будь здоров, сладчайший, "и ревнуй духом высшим!"
Твой товарищ по учёбе Григорий Саввич.
53
[Сентябрь - октябрь 1763 г.]
Здравствуй, сокровище софистических жемчужин!
Духовное оружие куда превосходнее телесного, и ты, прекрасно с головы до пят вооруженный философией, этим всеоружием немало других приводишь в трепет и обращаешь в бегство. Я же, будучи твоим другом, никогда даже, как говорится, капли не пролил в море, то есть никогда ничем не содействовал твоему вооружению и, в то время как другие в этом принимали большое участие, сам я был тебе не полезен. Поэтому я решил попытаться, не могу ли я, разбирающийся в этом, как осел в лире, хоть немного в этом отношении служить и содействовать тебе. Поэтому прими от меня одну схему рассуждения, называемую у софистов растущая. Она гласит: "Если кто взял деньги взаймы, то другой не должен за него платить". Я взял у тебя деньги, будучи безбородым; теперь, через пять лет, я сделался другим, так как у меня борода; следовательно... Если, как ты, может быть, скажешь, борода не меняет сущности дела, то возьми рассуждение в таком виде: будучи иудеем, я взял золото взаймы, следовательно, сделавшись христианином, я не должен платить. Строю такой силлогизм: с переменой сущности одно становится другим по своему бытию; но так как сущность невидима и поэтому духовна, по духу же христианин совершенно меняется и становится другим, следовательно, тот, кто взял деньги взаймы, будучи иудеем, не должен платить, став почитателем Христа. Но мне кажется, ты выступаешь против меня с сотнею сотен твоих парнокопытных; поэтому, подражая Теренциевскому Тразону, я приму меры предосторожности и не под конец, как он, а с самого начала подобно трусливому Полонию (персонаж из комедии Теренция) заберусь в угол и издали в тебя пущу свою стрелу.