- Что находится за звездочками? - спросил я.
Тетя Бетти не затруднилась ответом.
- За звездами, - сказала она, - находится жилище Бога Отца. Он сидит в большом зале, а по правую руку Его Сын Его. На середине зала горит елка, изукрашенная множеством игрушек, а вокруг нее танцуют дети, которые были добры на земле и после смерти стали ангелами. Они поют хвалебные песни. Когда отдыхают, им раздают игрушки, но елка никогда не пустеет.
- А что такое звезды, тетя?
- Звезды, дитя мое, это окошечки вокруг зала, чрез которые ангелы смотрят на детей, чтоб видеть хорошо ли они ведут себя.
- А куда идут злые дети? - спросил я опять.
У тети Бетти было такое мягкое сердце, что мысль об аде не совмещалась с ее понятиями о благости и всепрощающем милосердии Творца, а потому она ответила:
- Злые дети сидят далеко от Господа Бога!
Но этот ответ не удовлетворил меня.
- Да, - сказала она, - они сидят в темной комнате, где им холодно и страшно, и напрасно они стучат в дверь, никто не приходит к ним.
- Тетя, мне страшно, - прошептал я.
- Смотри на звезды, страх пройдет.
И действительно, глядя на звезды, я забывал злых детей и как-то переносился душой в рай, и мне чудилось, что слышу даже песни ангелов вокруг божественной елки. Эти воспоминания моего детства хотя имеют свою долю горечи, но не так терзают меня, как последующие. Часто приходит мне на ум проповедь нашего священника в тот день, когда я исповедовался в первый раз. Он говорил о примирении с Богом. Но что хотел он сказать этим? Я помню слова его, но не понимаю их значения и напрасно силюсь и мучаюсь, чтобы постигнуть содержание проповеди, чтобы знать, что такое примирение с Богом, чтобы поверить Ему. Я верю, да, но вера моя тщетна, не приносит мне утешения.
Я верю, как верят бесы. До сих пор знаю наизусть каждое слово, сказанное священником, но эти слова не имеют никакого смысла Для меня. О! Как бы хотел я принять их сердцем, понять душой, кто был Спаситель и что Он сделал для меня! Напрасно! Я здесь в аду, а в аду все имеет только внешность, кажущуюся, без содержания! Все, все, даже наряды людей, которые встречаются на публичных гуляньях, не прикрывают их наготы. Какими смешными они кажутся, со своими изысканными платьями, шляпами! Проходят моды всех веков: кринолины и обтянутые юбки, парики и лысые затылки. Глупым кажется, что эти молодые люди дорожили прежде модами и видели в них главное занятие жизни. Теперь они знают, как это пошло и безумно, но продолжают наряжаться и, смеясь над другими, знают, что сами подлежат тем же насмешкам. На земле все, что называется тщеславием, кажется совершенно невинным, даже считается естественным провести жизнь в светской суете, а между тем она-то и ведет к погибели. Кто предался тщеславию, тот идет по прямой стезе в ад.
Расскажу тебе итальянскую легенду, отчасти наивную, но вместе с тем и поучительную.
Когда Бог задумал создать человека. Он решил сотворить его по образу Своему. Но и сатана, зная помыслы Божий, стал думать о том, как бы погубить новое создание.
- Знаю как, - сказал он своей прабабушке, - и я внушу человеку вечное стремление к запрещенному. Он будет находить удовольствие только в непослушании. Я сделаю его мошенником.
- Хорошо, сын мой, - ответила старуха - но всякое желание можно удовлетворить и Господь Бог сумеет пособить этому горю.
Сатана задумался. Тысячу лет размышлял он над трудной задачей и наконец воскликнул:
- Нашел исход; я наполню душу человека эгоизмом и упрямством. Он будет негодяем!
- Хорошо, - ответила прабабушка, - но Господь Бог сумеет исправить эти недостатки.
И опять сатана задумался, и опять сидел он тысячу лет над тяжелым вопросом.
- Наконец добился! - воскликнул он. - Человек будет понимать все превратно: ложь будет считать за правду, преступление за добродетель и таким образом будет походить на сумасшедшего.
- И это не годится! - решила прабабушка. - Господь Бог покажет ему истину.
- Уж теперь я не ошибаюсь в расчете, - засмеялся сатана опять после тысячелетнего размышления. - Когда тщеславие станет второй природой человека, когда он сам влюбится в нее, будет дураком - он погибнет наверное!
- Ты делаешь мне честь, - обрадовалась прабабушка. - Даже и совесть не заговорит в человеке против тщеславия. Он не увидит в нем зла и с закрытыми глазами бросится в бездну. Что может быть невиннее желания убить время, веселиться, выказывать другим свои качества и преимущества, большей частью мнимые, но к каким тяжким преступлениям ведет часто это легкомыслие и чванство. Конечно, для Господа Бога все возможно! Но со всею моей опытностью не знаю, как Он убедит тщеславного человека в том, что он живет в грехе?!
Девятое письмо
Литература ада довольно богата. Все вредные сочинения являются к нам сюда и здесь ожидают своих авторов. Грязных романов и повестей больше всего, но есть у нас и богословские книги, особенно времен Вольтера, энциклопедистов и французской революции: тоже писания церковных учителей, проводящие ложные догматы. Философских сочинений у нас мало. Философы большей частью умалишенные, и потому произведения их более или менее безвредны. Чего ожидать от человека, воображающего, что возможно решить задачу бытия одним взмахом пера?
Рядом с судебными приговорами и с историями грязных тяжб мы читаем здесь и критические сочинения. Мы признаем два разряда критиков: одни - люди даровитые, но ленивые, пишущие редко. Их сочинений нет в иду. Другие - не имеющие понятия, о чем пишут, и не дающие себе труда изучить предмет, о котором трактуют, а неустанно все разбирают или со злым намерением, или просто Ради красного словца. Такие критики у нас на одном счету с убийцами. Мы получает тоже много политических газет, одни с грязными анекдотами, другие, наполненные ложью, третьи, принадлежащие к какой-нибудь партии и пристрастно относящиеся к другой. Много видим мы и переписки дипломатов, в которой, во имя человечности и справедливости, стараются обманывать друг друга. Таким образом мы приходим к заключению, что политика есть самое греховное и дурное занятие в мире. Чем более мы читаем, тем более чувствуем на себе как бы тяжесть всех преступлений земли, а мы неодолимо вынуждены продолжать наше чтение. Передо мной беспрестанно, подобно призракам, выступают не только мои дурные поступки, но и слова и даже мысли. Я чувствую весь гнет ответственности, которая лежит на нас за всякую необдуманную речь. В последнее время меня преследует образ мальчика, умолявшего когда-то меня купить у него цветы.