СЕМЕН ИВАНОВИЧ.
Да ведь эдак и всех нас можно под суд отдать, батюшка Алексей Александрович. Вспомню я свою молодость... Был я заседателем земского суда: то-то весело жили! У нас так все волости и были поделены: у исправника свои, у заседателей свои... Что в каждой волости примерно женского полу, то одного заседателя, что в другой — то мое. Приедешь, бывало, на следствие в волость, так как сыр в масле и катаешься. Сотские уж так дело свое и знают... Ну, конечно, с иной — ласкою, а иную и припугнешь.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ.
Ха, ха, ха!
АЛЕКСЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ.
Вот погулял-то, так погулял Семен Иваныч. Эдак и нашему брату офицеру не всегда удается, ха, ха, ха!
СЕМЕН ИВАНОВИЧ.
Да уж было дело, я вам скажу, хе,.хе, хе! (махнув рукою, трясет головой) хе, хе, хе!
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ.
Так как же, господа? Петр Ильич, что Вы там высмотрели?
СЕКРЕТАРЬ.
(привстав).
Да нехорошо дело, Александр Матвеич; хотя он и не сознается, но я с своей стороны не только убежден, но даже нахожу полное основание к положительному обвинению.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ.
А доказательства есть?
СЕКРЕТАРЬ.
Да прямых, отдельных доказательств нет, но есть целая совокупность улик и несовершенных доказательств.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ.
Э! совокупность улик!.. Это все равно, что ничего; нет, Вы мне подайте собственное сознание или двух свидетелей, или... что там еще? Ну, того, что называется прямым доказательством... А без этого и обвинить нельзя.
АЛЕКСЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ.
Отчего же нельзя? Трудно, но можно. Прокурор как-то сам говорил, что с помощию логики всегда можно.
СЕМЕН ИВАНОВИЧ.
Да ведь логика-то, батюшка, у каждого своя. Вот был у нас старик председатель Кубышев; тот, бывало, об этой совокупности и слышать не хотел. Как, говорит, ведь совокупность— это значит по собственному своему разуму судить... Тут ошибись только — и грех! Он, бывало, всех в подозрении оставлял.
СЕКРЕТАРЬ.
Осмелюсь доложить, Александр Матвеич, Вы сейчас изволили подписать один приговор на основании этой же совокупности.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ.
Как? какой? где?
СЕКРЕТАРЬ.
Да о Филиппе Степанове, что корову украл...
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ.
Ну, вот что еще вздумали, я было испугался!.. Корову!
АЛЕКСЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ,
Совсем неуместное сравнение!
СЕМЕН ИВАНОВИЧ.
Да, батюшка Петр Ильич, это Вы не то говорите, сами посудите: во 1-х, дело идет о корове..,
АЛЕКСЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ.
А во 2-х — это все же мужик. Помилуйте, тут совсем другое соображение.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ.
Да, да, не то, совсем не то. Ну, скажите, Петр Ильич, по делу о гувернантке-то какие доказательства?
СЕКРЕТАРЬ.
Во 1-х, показание собственных людей.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ.
Ну, вот видите, господа! Собственных людей! Как же это мы, так и станем про барина холопу верить?
АЛЕКСЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ.
(хмуря брови).
Гм! Казус.
СЕМЕН ИВАНОВИЧ.
Не знаю, как теперь, а прежде так закон, помнится мне, строго запрещал принимать их в свидетели.
СЕКРЕТАРЬ.
Да и теперь он допускает их только в случаях, когда нет других свидетелей. Одна беда: показания-то разноречивы. Сначала они показали все в один голос против него, потом, видно, их Жомов застращал или подкупил, стали они от своих слов отказываться, но потом опять утвердили прежнее показание, а в уездном суде опять будто бы объявили, что их обвинение ложно. Но это ничего не значит и не ослабляет силы первого показания, тем более...
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ.
Что Вы, что Вы, не торопитесь, как ничего не значит? Дело идет о дворянине. Как можно!
АЛЕКСЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ.
Беспристрастно говорю, Петр Ильич, это натяжка,
СЕКРЕТАРЬ.
Какая же натяжка? В первом своем показании они не разноречат друг с другом и говорят согласно с прочими обстоятельствами дела; отрекаясь же от этого показания, они впадают в разноречия, нисколько притом не объясняющие других обстоятельств дела.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ.
Не по-дворянски рассуждаете: стану я крепостных людей слушать!
СЕКРЕТАРЬ.
Но кроме этого есть его письмо к гувернантке. Прутья найдены у него в кабинете...
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ.
Что ж он сказал про прутья?
СЕКРЕТАРЬ.
Говорит, что прутья у него заготовлены были, чтобы сечь детей и крестьян.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ.
Что ж? ведь и это все вероятно! Разве он не отец? Разве он крестьянина высечь не может?
АЛЕКСЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ.
Может. Не только может, должен иногда, обязан. Это дисциплина. У нас в военной службе каждый командир сечет сколько душе угодно! Нет, тут я юридического ничего не вижу. А что он сказал про записку?